В комнате, отведенной безымянной девочке, Телфорд сидел на краю кровати, на которой обычно спала Кора. Он наклонился вперед, положив локти на колени, руки висели между ног, сжимая пистолет. Поднял голову, когда мы вошли, улыбнулся, но радости в его улыбке я не увидел: только лихорадочное ликование бешеного шакала.
66
Волосы Телфорда висели влажными, неопрятными лохмами, словно он только что вышел из душа, однако намокли они от пота, о чем говорил характерный кислый запах. На бледном, блестящем лице черные радужки налитых кровью глаз напоминали порталы в мир его разума, начисто лишенный света. Розовые губы покрылись серым налетом, словно он тоже задумал податься в готы.
– Маленькая мышка, ты – фантазия онаниста.
– Ты – нет, – ответила она.
– А кто этот человек в маске, Кимосаби?[22]
– Не узнаешь? Капюшон и все такое? Он – Смерть?[23]
– Я не думаю, что Смерть катается на лыжах.
Он хрипел, как было и по телефону, и слова давались ему с большим трудом.
– Ты неважно выглядишь, – отметила Гвинет.
– Согласен с тобой.
Он взмок от пота, рубашка прилипла к телу, брюки запачкала кровь, но не его.
Гвинет подошла к кровати безымянной девочки, не отрывая глаз от Телфорда.
– Я думала, ты в Японии.
– Дальний Восток уже не так хорош для бизнеса.
– Поэтому ты вернулся раньше.
– Недостаточно рано.
Опасаясь, что нас уже окружили, я спросил:
– А где ваши… помощники?
– Мерзавцы струсили и сбежали.
– После того, как погубили всю семью.
– Этим их не напугать. Но у меня случился приступ, и они умчались, как маленькие девочки.
– Приступ?
Вновь он невесело улыбнулся.
– Вы увидите.
Гвинет положила тазер на прикроватный столик.
– Я тоже не смогу стрелять, – и Телфорд положил пистолет на кровать рядом с собой.
– Когда появились симптомы? – спросила Гвинет.
– Легкость в голове – утром. Легкая тошнота после полудня. Температура к обеду. Потом шандарахнуло.
– Болезнь быстрая.
– Поезд-экспресс.
В мои недавние визиты в библиотеку я не читал газет. Внезапно какие-то отрывки, которые слышал по телевизору двумя днями раньше, сложились воедино, и я понял, какой подтекст упускал в разговорах Гвинет с Годдардом и архиепископом.
Я всегда жил рядом с миром и только в малой степени в нем. В данном случае ценой изоляции стало неведение.
Гвинет начала снимать поручень безопасности с больничной кровати девочки.
– Лучше ее не трогать, – посоветовал Телфорд.
– Я увожу ее отсюда.
– Я к ней прикасался. Лапал. Она такая милая. Сочная. От этого она теперь умрет.
Гвинет откинула одеяло и простыню. Мы увидели, что пижама расстегнута, а штанишки спущены до колен.
Я отвернулся.
– Мог только потрогать. – В голосе куратора слышалось сожаление. – Но удовольствие получил.
Он резко обхватил себя руками и согнулся, едва не свалившись с кровати Коры. Послышался тот самый звук, похожий на кряканье, словно он пытался поднять или подвинуть что-то тяжелое, который мы уже слышали по телефону. Выглядел он так, словно его внутренности рвутся наружу и он отчаянно пытается их удержать. Что-то не похожее на блевотину и более вонючее потекло изо рта.
Стало понятно, о каком приступе он говорил.
Гвинет уже наклонилась над кроватью, застегивала пижаму, подтягивала штанишки.
– Аддисон, в ящике прикроватного столика ты найдешь бутылочку спирта, упаковку марлевых салфеток и клейкую ленту. Пожалуйста, передай их мне.
Я выполнил ее просьбу, радуясь тому, что могу принести пользу. Все доставал левой рукой, не выпуская из правой баллончик с мейсом.
Когда Телфорд чуть оклемался, он выпрямился и вытер рот рукавом. Слезы, повисшие на ресницах и скользящие по щекам, обрели кровяной отлив. Он огляделся, словно пытаясь вспомнить, где находится и как сюда попал.
Гвинет вытащила иглу с пластиковой трубкой из вены в левой руке девочки и оставила болтаться на пакете с жидкостью, который крепился на штативе.
– Я не думаю, что это необходимо, но хуже не будет, – и она протерла спиртом место, откуда вытащила иглу.
– Что это за швы у нее на боку? – спросил Телфорд, уже сообразивший, что к чему.
– Два дня тому назад у нее убрали питательную трубку, – ответила Гвинет.
– Мне они не понравились. Вызвали отвращение. А в остальном она такая нежненькая. Жаль, конечно, что не шевелится, но все равно хороша.
– Она же ребенок.
– Оно и к лучшему.
Гвинет накрыла прокол марлевой салфеткой и закрепила клейкой лентой.
Телфорд вдруг разозлился.
– Черт бы тебя побрал, у этой сучонки мозг умер и она заражена. Что ты делаешь? Какой смысл? Почему ты по-прежнему заботишься о ней?
– Она особенная, – ответила Гвинет.
Подняв пистолет, которым, по его словам, уже не мог воспользоваться – так ослабел, Телфорд спросил:
– Чем она особенная?
Вместо того чтобы ответить, Гвинет убрала одеяло с кровати, а простыню накинула на изножье. Теперь девочка лежала в пижаме, открытая с головы до ног.
– Чем она особенная? – повторил Телфорд.
Гвинет перекатила девочку на правый бок, спиной к нам, попросила меня:
– Аддисон, помоги мне с одеялом.
Телфорд еще выше поднял пистолет, нацелил в потолок, словно привлекая наше внимание.
– Здесь говорю я, – он, наверное, очень сильно ослабел, и пистолет стал слишком тяжелым для его руки, потому что ее мотало из стороны в сторону. – Почему эта маленькая шлюшка такая особенная?
– Потому что все особенные, – ответила Гвинет.
– Она всего лишь маленькая шлюшка.
– Если это так, значит, я ошибаюсь.
– Конечно, ошибаешься. И сама ты полное дерьмо.
Вдвоем с Гвинет мы расстелили одеяло на кровати так, что половина свисала через край.
– Ты тоже особенный, – указала она.
– Издеваешься?
– Нет, не издеваюсь, просто надеюсь.
Она перекатила Джейн Доу 329 на одеяло, повернула на левый бок, и девочка оказалась на самом краю.
– Надеешься на что? – спросил Телфорд.
Мы перекинули свисающую часть одеяла через девочку и подоткнули под спину.
– Ты знаешь, что я умираю, сука. На хрен надежду. – Он поднялся со второй кровати, его шатало, как пьяного. – Хочу тебе кое-что сказать.
Гвинет схватила дальний край одеяла и перекинула через девочку, плотно ее запеленав.
Телфорд доплелся до больничной кровати, левой рукой схватился за поручень с другой стороны, чтобы удержаться на ногах.
Я поднял баллончик с мейсом, но она остановила меня.
– Нет. Он окончательно обезумеет. И что потом?
– Маленькая мышка, хочешь безумия, отправляйся в Северную Корею. Маньяки, ублюдочные психи. По телику говорят, это их рук дело. Две вещи по цене одной.
– Аддисон, подсунь под нее руки, – попросила Гвинет, – подними с кровати. Прямо сейчас.
Я не хотел убирать баллончик в карман. Мейс мог свести его с ума, это жжение в глазах, но, несмотря на заряженный пистолет, может, в него следовало брызнуть.
– Скорее, Аддисон.
– Эй, Одинокий Рейнджер, ты слышал, что это две вещи по цене одной?
– Слышал, – заверил я его, когда Гвинет забирала у меня баллончик с мейсом.
– Вирус Эболы, Одинокий Рейнджер, и пожирающая плоть бактерия, распространяется воздушным путем, быстро, хуже атомной бомбы. Пожирает тебя изнутри. Знаешь, как это мерзко?
Я просунул руки под девочку и поднял ее с кровати. Ужас добавил мне сил, и я удивился, какая она легонькая.
Пистолет вывалился из руки Телфорда на кровать. Истекая потом, плача кровавыми слезами, он наклонился через поручень не для того, чтобы поднять пистолет: плюнул в лицо Гвинет. Густой, отвратительный сгусток слизи содержал не только слюну.
67
В этом падшем мире есть то, что ты надеешься получить, но не рассчитываешь, что получишь, потому что удачи нет и никогда не было, и еще по одной причине: слишком дорого, и тебе не хватит жизни, чтобы это заслужить. Если одна из твоих надежд реализуется, если что-то дорогое приходит к тебе, то рассматривать случившееся нужно как благодеяние и каждый оставшийся день жизни благодарить за этот дар. Девушка, которую я встретил под фонарем у Чарлза Диккенса… она была моим даром, я больше ничего не хотел и знал, что ничего не захочу.
Я стоял совершенно беспомощный, с Джейн Доу на руках, а Телфорд плюнул Гвинет в лицо слизью, которую из последних сил собрал во рту. А потом рассмеялся, весело, чуть ли не с восторгом.
– Пистолет, это слишком легко, мышка. Ты умрешь так же, как я.
Она схватилась за простыню, вытерла лицо, но я знал, что этого недостаточно, чтобы ее спасти.
– Умрешь, как я, как я. – Куратор выжимал из себя каждое «я», воздух едва проходил по распухшему горлу. Человек-монстр, монстр и клоун, от души повеселивший себя, и оставайся у него силы, он бы пустился в пляс.
Видит бог, я чуть не отшвырнул находящуюся в коме девочку, чтобы схватить пистолет и пристрелить его. В ушах зашумело так громко, будто где-то рядом вода прорвала дамбу и теперь падала с высоты в сотню футов, перед глазами засверкали звезды, костный мозг заледенел, гнев захлестнул меня и едва не лишил рассудка, но девочку я все-таки не бросил.