— Розовый жрец. — заявил Виктарион.
— Жрец демона, — сказал Одноухий Вульф. Он сплюнул.
— Может его одежда загорелась, и он выпрыгнул заборт потушить их, — предположил Лонгуотер Пайк, чем вызвал всеобщий смех. Это позабавило даже обезьян(?). Они болтались над головой, и один бросил вниз пригорошню собственного дерьма, разбрызгавшегося на досках.
Виктарион Грейджой не переносил смеха. Звуки его всегда дарили ему чувство, что он стал мишенью для шутки, которой не понял. Эурон Вороний Глаз выставлял его на посмешище, когда они еще были детьми. И Эйерон поступал так же до того, как стал Мокроголовым. Их издевки часто приходили под видом похвалы, и иногда Виктарион даже не подозревал, что над ним издевались. Пока не слышал смех. Потом приходила ярость, клокотавшая в горле до тех пор, пока он не начинал задыхаться. То же он испытывал и в отношении обезьян. Их проделки вызывали не более, чем улыбку на лице капитана, хотя его команда приветствовала бы их ревом, гиканьем и свистом.
— Отправьте его к Утонувшему Богу до того, как он проклянет нас, — призвал Бартон Смиренный.
— Корабль идет ко дну, и лишь он цепляется за обломки, — сказал Безухий Вульф. — Где команда? Он что, демонов призвал, чтобы те ее пожрали? Что случилось с этим кораблем?
— Шторм. — Мокорро скрестил руки на груди. Он не выказывал страха, хотя все вокруг призывали к его смерти. Даже обезьянам, казалось, не нравился этот колдун. Они прыгали по канатам над головой, вереща.
Виктарион не был уверен. Зачем Утонувшему Богу отвергать его, если бы нам не было предначертано его найти? У его брата Эурона были свои ручные колдуны. Возможно, Утонувшим Богом предназначено и Виктариону завести такого же.
— Почему вы называете его колдуном, — спросил он Полевку. — Я вижу всего лишь оборванного красного жреца.
— Я думал так же, господин капитан… но он кое-что знает. Он знал, что мы делали в Бухте Работорговцев до того, как кто либо мог сказать ему об этом, и он знал, что вы будете здесь, у этого острова. — Коротышка замешкался. — Господин капитан, он мне сказал… он сказал мне, что вы точно бы умерли, если б мы не привели его вам.
"Умер бы?", фыркнул Виктарион. Перережь ему глотку и выбрось в море, собирался сказать он до того, как пульсирующая боль начала подниматься по больной руке почти до самого локтя, мучение было столь сильно, что слова встали колом в горле. Он оступился и ухватился за поручень, чтобы не упасть.
"Колдун навел порчу на капитана", послышался голос.
Остальные подняли вой. "Перерезать ему глотку! Убить его прежде, чем он призовет на нас демонов!" Лонгуотер Пайк первым обнажил кортик.
— НЕТ! — взревел Виктарион. — Стоять! Вы все. Пайк, спрячь сталь. Полевка, возвращайся на свой корабль. Смиренный, отведи колдуна в мою каюту. Остальным вернуться к своим обязанностям.
На миг ему показалось, что они откажутся повиноваться. Они продолжали ворчать, половина с клинками в руке, выжидающе поглядывая друг на друга. Обезьянье дерьмо падало среди них, плюх, плюх, плюх. Никто не сдвинулся с места, пока Виктарион не схватил колдуна за руку и не потащил к люку.
Как только он распахнул дверь в капитанскую каюту, смуглянка обернулась, молчаливо улыбаясь… но лишь заметила красного жреца рядом с ним, зубы ее обнажились, и она внезапно зашшшшшипела от ярости, словно змея. Виктарион дал ей хорошого пинка под зад и вытолкнул на палубу. "Молчать, женщина. Вина для нас двоих." Он повернулся к чернокожему.
— Полевка говорил правду? Ты видел мою смерть?
— Да, и не только.
— Где? Когда? Я погибну в бою? — Его здоровая рука сжималась и разжималась. — Если ты солгал мне, я разобью твою голову как дыню, и пусть обезьяны сожрут твои мозги.
“Ваша смерть сейчас с нами, милорд. Дайте мне вашу руку.”
Моя рука. Что ты знаешь о моей руке?
— Я видел вас ночью в огне, Виктарион Грейджой. Вы шагали сквозь пламя, суровый и жестокий, с вашего огромного топора капала кровь. Надо было быть слепым, чтобы не различить щупальца, обвивающие ваше запястье, шею и лодыжки, черные нити заставляли вас плясать.
— Плясать? — Виктарион ощетинился. — Твой ночной огонь лжет. Я не создан для танцев, и я не человек-марионетка.
Он сорвал перчатки и сунул больную руку жрецу в лицо.
— Вот. Ты это хотел увидеть? — новая повязка уже испачкалась кровью и гноем. — У него была роза на щите, у человека, наградившего меня этим. Я поцарапался об шип.
— Даже малейшая царапина может стать смертельной, лорд Капитан. Но, если вы позволите, я вылечу ее. Мне понадобится нож. Серебро подошло бы лучше всего, но железо тоже сойдет. И жаровня. Мне нужен огонь. Будет больно. Вы никогда еще не испытывали такой боли. Но, когда мы закончим, рука будет здорова.
Все эти маги одинаковы, Мышь тоже предупреждала о боли.
— Я — железнорожденный, жрец. Я смеюсь над болью. У тебя будет все, что ты попросишь…но если ты не справишься и моя рука не исцелится, я сам перережу тебе глотку и отдам морю.
Мокорро поклонился, его темные глаза блестели.
— Да будет так.
Капитана железнорожденных больше не видели в тот день, но несколько часов спустя команда Железной Победы услышали дикий хохот, доносящийся из каюты капитана, смех был громким, злобным и безумным, и когда Лонгуотер Пайк и Одноухий Вульф попытались войти в каюту, она оказалась заперта. Позже было слышно пение, странная печальная песня, как сказал мейстер, на Высоком Валирийском. Это было, когда обезьяны покидали судно, визжа, они попрыгали в воду.
На закате, когда море стало черным как чернила, и заходящее солнце окрасило небеса в глубокий кроваво-красный цвет, Виктарион вернулся на палубу. Он был до пояса голый, а его левая рука по локоть в крови. Как только его команда собралась, перешептываясь и оценивающе разглядывая его, тот поднял вверх обугленную, почерневшую руку. Струйка темного дыма поднялась с его пальцев, когда он указал на мейстера.
— Вот этого. Если перерезать ему глотку и скинуть в море, у нас будет попутный ветер до самого Миерина.
Мокорро увидел это в своих огнях. Он также видел, что девка вышла замуж, ну да что с того? Она будет не первой, кого Виктарион Грейджой сделал вдовой.
ТИРИОН
Лекарь зашел в палатку, бормоча любезности, но одного вдоха нечистого воздуха и взгляда на Еззана зо Каггаза хватило ему, чтобы замолчать.
–;Кровавый понос, —;сказал он Конфетке.
Какой сюрприз,, подумал Тирион. Кто бы догадался? Помимо любого, у кого есть нос и меня с его половинкой. Еззан горел в лихорадке, судорожно извиваясь в луже собственных экскрементов. Его дерьмо превратилось в коричневую слизь с прожилками крови… и вытирать его желтую задницу выпало Йолло и Пенни. Даже с их помощью их хозяин не мог подняться, все его угасающие силы уходили на перекатывание на одну сторону.
–;Мое искусство здесь не поможет, — провозгласил лекарь. —;Жизнь благородного Еззана в руках богов. Держите его в прохладе, если можете. Говорят, это помогает. Приносите ему воду. — Больные этим недугом всегда испытывали жажду, выпивая галлоны между опорожнениями. —;Чистую свежую воду, столько, сколько он сможет выпить.
–;Только не из реки, —;вставила Конфетка. —;Ни в коем случае.
И на этом лекарь испарился.
Нам тоже надо спасаться бегством, подумал Тирион. Он был рабом, в золотом воротничке с маленькими колокольчиками, которые весело позвякивали при каждом его шаге. Честь, неотличимая от смертного приговора. Еззару хо Кваггазу нравилось держать своих любимцев поближе к себе, поэтому теперь Йолло, Пенни, Конфетке и остальным его сокровищам пришлось заботиться о нем, когда он заболел.
Бедный старый Еззан. Лорд жиров был не таким уж плохим, как бывали другие хозяева. В этом Конфетка была права. Прислуживая на его ночных пирушках, Тирион скоро понял, что Еззан стоял во главе тех юнкайских лордов, которые поддерживали сохранение мира с Миэрином. Большинство других только прожигали свое время, ожидая прихода армий из Волантиса. Лишь немногие хотели немедленно взять город штурмом, чтобы волантийцы не лишили их триумфа и лучших трофеев. Еззан не хотел иметь к этому отношения. Равно как и не давал согласия на возвращение заложников Миэрина с помощью требушета, как предлагал наемник Кровавая Борода.
Но многое может измениться за два дня. Два дня назад Кормилица был крепким и здоровым. Два дня назад Еззан не слышал топота призрачных копыт. Два дня назад флот Старого Волантиса был на два дня дальше от них. А теперь…
"Еззан умирает?", — спросила Пенни, этим своим особенным "пожалуйста-скажите-что-это-не-так" голосом. "Все мы умрем".
"Я имела в виду — от поноса."
Конфетка посмотрела на них отчаянным взглядом:
–;Еззан не должен умереть.