Смерть была лучшим избавлением, на которое он мог надеяться.
Над богорощей снег таял недолетая земли. Над горячими прудами поднимался пар, пахнущий мхом, слякотью и гнилью. Теплый туман висел в воздухе, превращая деревья в часовых, высоких солдат окутанных плащами мрака. В светлое время суток, насыщенная паром роща часто бывает полна северян, которые приходят молиться старым богам, но в этот час Теон Грейджой обнаружил здесь только себя.
И в середине рощи его ждало чардерево с понимающими красными глазами. Теон остановился у края бассейна, и склонил голову перед вырезным красным лицом. Даже здесь он слышал барабанный бой, бум ДУМ бум ДУМ бум ДУМ бум ДУМ. Как раскат далекого грома, звук, казалось, доносился со всех сторон.
Ночь была безветренная, снег падал прямо с холодного черного неба, но листья сердце-дерева шелестели его имя. «Теон», казалось шептали они, "Теон".
Старые боги, думал он. Они знают меня. Они знают мое имя. Я был Теоном Дома Грейджоев. Я был под опекой Эддарда Старка, другом и братом его детей. «Пожалуйста». Он пал на колени. “Меч, это — все, что я прошу. Позвольте мне умереть как Теону, а не как Вонючке.” Слезы стекали по его щекам, невозможно теплые. “Я был Железнорожденным. Сыном… сыном Пайка, островов.”
Сверху упал лист, слегка коснулся его лба, и приземлился в пруд. Он плавал на воде, красный, с пятью пальцами, как кровавые руки."… Бран", прошептало дерево.
Они знают. Боги знают. Они видели что я сделал. И на один странный миг ему показалось, будто это лицо Брана, высеченное на бледном стволе чардерева, пристально смотрит на него красными, мудрыми и печальными глазами. "Призрак Брана," — подумал он, "но это было бы безумием. Зачем Брану нужно было его преследовать?" Он любил этого мальчика, никогда не причинял ему вреда. "Это не Брана мы убили. И не Рикона. Это были лишь сыновья мельничихи, в мельнице у Желудёвого ручья. Мне нужно было добыть две головы, иначе они бы высмеяли меня… Хохотали бы надо мной… Они…"
Голос сказал: "С кем ты говоришь?"
Теон крутанулся в ужасе, что Рамси нашел его, но это были просто прачки: Холли, Рован и еще одна, чьего имени он не знал. "Призраки, — признался он, — Они шепчут мне. Они…. они знают мое имя"
"Теон Перевертыш". Рован схватила его ухо, закручивая его. "Ты должен был иметь две головы, не так ли?" "В противном случае люди смеялись бы над ним", — сказала Холли.
Они не понимают. Теон вырвался на свободу. "Чего вы хотите", — спросил он "Тебя", — ответила третья прачка, самая старшая, с глубоким голосом и с седыми прядями в волосах. "Я говорила тебе. Я хочу потрогать тебя, Перевертыш", — улыбнулась Холли. В ее руке появился клинок.
Я бы мог закричать, подумал Теон. Кто-то услышит. Замок забит вооруженными людьми. Он был бы мертв до прихода помощи, убедившись, что его кровь впитывается в землю, чтобы накормить сердцедрево. И разве это было бы неправильно?. "Потрогайте меня", — сказал он. "Убейте меня". В его голосе было больше отчаяния, чем вызова. "Давайте. Сделайте это со мной так же, как делали с другими. Желтый Дик и остальные. Это была ваша работа."
Холли засмеялась. "Как это могли быть мы? Мы женщины. Сиськи и дырки. Мы здесь, чтобы нас трахали, а не боялись".
"Бастард делал тебе больно?", — спросила Рован, — "Отрубил тебе пальцы, да? Ободрал кожу с пальцев на ногах? Повыбивал зубы? Бедный мальчик". Она потрепала его по щеке. "Больше такого не будет, обещаю. Ты молился, и боги послали тебе нас. Хочешь умереть как Теон? Мы это устроим. Хорошая, быстрая смерть, почти не больно", — она улыбнулась. "Но сначала ты споешь для Абеля. Он ждет тебя".
ТИРИОН
"Лот девяносто семь", — щелкнул плетью ведущий аукциона, — "Пара карликов, обученных забавлять вас".
Помост для аукциона возвели над тем местом, где широкие коричневые воды Скахазадхана впадали в Залив Работорговцев. Тирион Ланнистер чуял в воздухе соль, смешанную с вонью выгребных ям позади загонов для рабов. Влажность угнетала его больше чем жара. Этот воздух, казалось, придавливал его к земле, как лежащее на голове и плечах теплое влажное одеяло.
"В состав лота включены собака и свинья", — объявил ведущий, — "Карлики ездят на них верхом. Вы сможете насладиться шутовским поединком, устроив пир, или просто под настроение".
Участники торгов сидели на деревянных скамьях, попивая фруктовые соки. Некоторых рабы обмахивали опахалами. Многие были в токарах — необычных одеяниях, излюбленных старожилами Залива Работорговцев, столь же элегантных, сколь и неудобных. Другие были одеты попроще — мужчины в туниках и плащах с капюшонами, женщины в цветных шелках. Не то шлюхи, не то, что вероятнее, жрицы; здесь, на востоке, непросто было отличить одних от других.
За скамьями расположилась группа с Запада, отпуская остроты и высмеивая происходящее. Наемники, понял Тирион. Он наблюдал за ними, а у них были мечи, кинжалы и метательные топорики, и кольчуги под плащами. Их бороды, волосы и лица говорили о том, что в большинстве своем они происходили из Вольных Городов, но некоторые вполне могли быть и вестероссцами. Собираются ли они покупать, или просто пришли поглазеть?
— Кто откроет торги за эту пару?
"Три сотни", — сделала ставку матрона из старого паланкина. "Четыре!", — объявил чудовищно толстый юнкаец, громоздящийся на носилках, словно левиафан. Одетый в желтый с золотом шелк, он был огромен, как сразу четверо Иллирио. Тирион сочувствовал рабам, которым приходилось его носить. По крайней мере, нам этого делать не придется. Что за счастье быть карликом.
"И еще одну монету сверху", — сказала старуха в фиолетовом токаре. Ведущий посмотрел на нее кисловато, но ставку не отменил.
Матросов-невольников с Селейесори Кхоран продавали по отдельности, по цене от пяти до девяти сотен серебряных монет. Бывалые моряки были ценным товаром. Никто даже не попытался бороться, когда работорговцы взяли на абордаж их полуразрушенное судно. Для них это была всего лишь смена хозяина. Три штурмана были свободными людьми, но портовая вдова написала гарант, обещающий за них выкуп, как раз для такого случая. Трех выживших огненных пальца еще не продали, но они были рабами Владыки Света и могли рассчитывать на то, что их выкупят для какого-нибудь красного храма. Их гарантом были вытатуированные языки пламени на лицах.
Тирион и Пенни не были так спокойны.
— Четыреста пятьдесят, — появилась ставка. — Четыреста восемьдесят.
— Пять сотен.
Некоторые ставки оглашались на высоком валирийском, другие на искаженном гисском. Одни покупатели показывали сумму на пальцах, другие — поворотом запястья, третьи — взмахом раскрашенного веера.
— Хорошо, что они не разделили нас, — прошептала Пенни.
Работорговец выстрелил в них взглядом.
— Не болтать.
Пряди бледно-желтых и черных волос прилипли ко лбу, остатки туники — к спине. Часть из-за пота, часть из-за высохшей крови. Он был не настолько глуп, чтобы драться с работорговцами, как Джорах Мормонт, но это не значит, что он избежал наказания. В его случае причиной для порки стал его язык.
— Восемь сотен.
— Пятьдесят сверху.
— И один сверху.
«Мы стоим столько же, сколько стоит матрос», — подумал Тирион. Хотя, возможно, им приглянулась Свинка Претти. «Хорошо выдрессированную свинью сложно найти». Они явно торговались не из-за фунта свинины.
На девятистах серебряных торги начали замедляться. На девятьсот пятидесяти и еще одним от старухи они остановились. Ведущий почувствовал, что больше никто не даст, и пора толпе вкусить представление карликов. На помост подняли Хруста и Свинку-Претти. Без седла и уздечек взобраться на них оказалось сложно. Сразу, как свинья тронулась, Тирион соскользнул с ее спины и грохнулся, вызвав бурю смеха участников торгов.
— Тысяча, — предложил цену нелепо тостый мужчина.
— И одна монета сверху. — Не унималась старуха.
На лице Пенни застыла широкая улыбка. Хорошо обученных забавлять вас. Ее отец ответит за это, в каком бы маленьком, специально для карликов, аду он не был.
— Двенадцать сотен, — сказал левиафан в желтом. Раб рядом с ним наливал ему питье. Лимон, не иначе. Взгляд этих желтых глаз был устремлен на помост, и Тириону стало не по себе.
— Тысяча триста.
— И еще одну, — старуха.
Мой отец всегда говорил, что Ланнистер стоит в десять раз больше обычного человека.
На тысяча шестистах ход торгов опять начал слабеть, и работорговец призвал некоторых покупателей посмотреть внимательнее на карликов.
— Карлица молода, и вы можете разводить их и получить хорошие деньги за их потомство, — пообещал он.
— У него нет половины носа, — пожаловалась старуха, присмотревшись внимательнее. Ее морщинистое лицо скривилось от недовольства. Ее бледное как у личинки мухи тело было завернуто в фиолетовый токар, и она была похожа на чернослив, покрытый плесенью.