— Нет, товарищ молодой большевик. Мужество не абстрактное понятие. Оно весьма и весьма конкретно... Я никогда не мог быть до конца мужественным, потому что считал жизнь неотрежиссированным спектаклем, предпочитая оставаться пассивным зрителем. Увы, сегодня я об этом сожалею, но я мог и не дожить до сегодняшнего дня. И тогда бы умер, находясь в плену собственных заблуждений. Вы меня поняли?
— Да, — ответил Кравец.
— Повторяю свою просьбу, — Сковородников говорил хрипло, кажется выбиваясь из последних сил. — Передайте мою коллекцию в дар народу России.
— Я сделаю это, профессор.
Вместо эпилога
Голубеграмма:«Кравец — Перепелке»
«Многоуважаемая Клавдия Ивановна!
Сегодня наши войска освободили Сочи. В этот радостный день очень сожалею, что рядом нет Вас, славного боевого друга. Вы такая смелая, чистая и красивая. Я всегда думаю о Вас. Это правда. Желаю скорейшего выздоровления. Верю, этот голубь прилетит к Вам.
29 апреля 1920 года.
Кравец.» Голубеграмма:«Перепелка — Кравцу»
«Милый Кравец!
А Вы, оказывается, лирик...
Голубь нашел меня. И я была очень тронута Вашей запиской. Тронута не от того, что Вы так щедры на комплименты, а из-за этой выдумки с голубем, которая прежде всего показывает, что я не поняла Вас, не угадала Ваших лучших качеств. Я всегда была черствой по натуре. И не отвечала тем хорошим эпитетам, которыми Вы меня наделили.
Товарищи рассказывали, что своим спасением я обязана Вам. Сердечное спасибо, дорогой мой. Верю, что в Вашей жизни еще будет много хорошего. Будет и славная девушка, достойная Вас.
5 мая 1920 года.
Перепелка.»«Разведотдел 9-й армии, тов. Каирову М. И.
Р а п о р т
Считаю своим партийным долгом доложить следующее.
Посланная в тыл к белым с целью внедрения и последующей эвакуации в Крым, я, Карасева Клавдия Ивановна, не проявила смекалки, находчивости, не смогла установить связь с армией. В результате чего не использовала возможности, которые предоставляло мне положение подруги капитана контрразведки.
Я никак не заслуживаю благодарности, объявленной мне приказом по армии. Прошу разобрать сообщенный мною факт. И принять решение.
И еще прошу Вас сегодня, когда в стране объявлено военное положение с мобилизацией коммунистов, ходатайствовать о направлении меня на борьбу с белополяками.
Обещаю оправдать доверие Революции.
12 мая 1920 года. Туапсе.
К. Карасева.»«Уважаемая Клавдия Ивановна!
Приказ по армии, объявляющий Вам благодарность, отменять не считаю нужным.
Операция по уничтожению диверсионно-террористической группы в составе 42 человек, осуществленная Вами совместно с товарищами, является безусловно героическим поступком. И должна быть достойно оценена.
Да, действительно, отправляя Вас в тыл к белым, мы имели в виду далеко идущие цели. К сожалению, не все задумки сбываются полностью. Так было всегда. Так, наверное, и будет...
Но сколько бы мал ни был личный успех каждого в борьбе за дело Революции, он кирпичиком ложится в общее здание нашей победы. Здание большое и прочное.
Мы приперли белых к границам меньшевистской Грузии. Это хорошо, это здорово.
Поправляйтесь быстрее. И уверяю, у Вас еще будет возможность отличиться во имя нашей славной Родины!
13 мая 1920 года.
М. Каиров.»«Разведотдел 9-й армии, тов. Каирову М. И.
Р а п о р т
Посланный Вами в тыл белых, я проявил слабость духа и влюбился в свою напарницу К. И. Карасеву (по кличке Перепелка). Прошу Вас больше никогда не посылать меня на важные задания с женщинами. И прошу направить на фронт бить белополяков.
14 мая 1920 г. г. Сочи.
Д. Кравец.» Из служебной записки командарму 9.«...Считаю целесообразным направить в распоряжение разведотдела 14-й армии Юго-Западного фронта тт. Кравца Д. П. и Карасеву К. И. для дальнейшего прохождения службы.
14 мая 1920 года.
М. Каиров.»Виктор ДЕЛЛЬ СЕРЫЕ, СЕРЫЕ СКАЛЫ...
Предел... Слово-то какое. Как выстрел. Как невидимый рубеж, за которым ничего нет: ни деревьев, ни снега, ни этих серых, серых скал.
Кононов попытался приподнять голову, но сил не было. Он увидел лишь пологий откос холма и свой собственный след в снегу, ближние стволы, уступ скалы. «Хочешь уцелеть, — вспомнились слова старшины Звягина, — учись двадцать пять часов в сутки. Вас готовят не к теще на блины». Отготовился, подумал Кононов, отвоевался. Теперь бы сознание не потерять, сделать то, что единственно возможно в его положении: выдернуть чеку из гранаты, отсчитать десять секунд. Сосредоточиться на счете. Ни о чем другом не думать.
С большим трудом он распахнул куртку, просунул к боковому карману руку, нащупал обмороженными пальцами лимонку, кольцо от взрывателя. Замер. Снова вспомнился Звягин, его слова. «В вашей будущей работе, — говорил старшина, — не должно быть встреч с неприятелем». Он так и говорил по-довоенному «с неприятелем», несмотря на то что уже вторую зиму шла война с фашистами. «Вы разведчики, — учил старшина, — главное для вас — не обнаружить себя».
Кононов не выполнил главной заповеди. Не по своей воле, так уж сложились обстоятельства, но от этого не легче. Его обнаружили. «Если тебя все-таки засекли, — говорил Звягин, — сделай невозможное — оторвись». И еще были заповеди: не удалось оторваться от преследователей — передай данные по рации, рацию и шифр уничтожь, как можно дороже отдай свою жизнь.
«Ну что ж, все верно», — думал Кононов, трогая пальцами кольцо взрывателя. Данные он передал. Осталось вытянуть это кольцо.
Он попытался лечь удобнее, повернулся и снова, в который раз, потерял сознание...
Из представления к награждению старшины первой статьи В. Н. Кононова«...В сложных условиях Крайнего Севера проник в глубину вражеской обороны, добыл сведения, позволившие десанту в решительный час наступления уничтожить ряд особо важных объектов, в том числе...
Старшина первой статьи В. Н. Кононов представляется к награждению посмертно».
Из биографии курсанта В. Н. Кононова«Я, Кононов Владимир Николаевич, русский, 1924 года рождения, до призыва в армию жил и учился в поселке Озерное Тверской губернии. В 1939 году принят в ряды Ленинского комсомола. В 1940 году избран в состав комсомольского бюро общешкольной комсомольской организации...»
...В детстве Володе здорово повезло — так он считал. Повезло на хорошего человека.
Отца он не помнил. Умер отец от ран гражданской войны. Жили они вдвоем с матерью в собственном доме на окраине поселка. Володя хилым рос, постоянно болел. Сверстники с друзьями, товарищами, а он чуть что — и температурит. И на улицу ни-ни, и все-то один да один. В футбол ни разу не сыграл. Учился еле-еле.
Вот тогда-то ему и повезло. Десятый год как раз пошел. Лето было. У соседки, чахоточной вдовы Анастасии Егоровны Кузовлевой, поселился в тот год необычный человек — Иван Захарович Семушкин. Необычный хотя бы потому, что очень много о нем говорилось в поселке. Докатывалось откуда-то: мальчишкой еще Семушкин за границу попал, жил там много лет. В Москве якобы работал, а вот поди ж ты, к ним в глухомань приехал. Грамотный вроде б, а устроился в артель рядовым сапожником. Неспроста.
Откуда поселковым было знать, что после многолетней напряженной работы человек этот дошел до крайней степени нервного истощения, вернувшись, лечился долго и уже после больницы, санатория, по настоянию врачей, вспомнил свою старую специальность, решил вновь заняться сапожным ремеслом, выбрав для жительства место поспокойнее, поглуше. Не дано было знать всего этого поселковым, вот и пошли разговоры, суды да пересуды.
Впервые о нем заговорили артельные. Край испокон веков сапожным считался. Сапоги здесь во все времена шили добрые. Перекупщики сбывали продукцию в Москве, Петрограде, Нижнем Новгороде... Слава сапожных дел мастеров далеко шла. После семнадцатого года дело хиреть стало. Молодежь, та на стройки двинулась, в большие города на учебу. Старики держались, промысел не бросали. Начальство к ним из района, из области наезжало, так что заказы были. Эти солидные заказчики помогли артель создать.
К появлению в артели нового человека отнеслись сдержанно. Пришел человек, и ладно. Над молодым, может быть, и пошутили бы, а этот в годах был. Дали первую работу — хромовые сапоги шить. Присматривались, как сидит новый человек, как инструментом пользуется. Ничего особенно не заметили. Заговорили о нем после того, как сапоги были готовы. Первым свое слово сказал Александр Николаевич Краснов. Александр Николаевич старый мастер. Не начальник он в артели, но его оценка — закон. Их род Красновых дал лучших мастеров. Так вот Александр Николаевич сам подошел к новому человеку, после того как посмотрел и пощупал работу мастера, что уже было необычно.