— Тогда дай слово.
— Даю и обещаю следующее: если вы выдадите мне бояджи и будете вести себя спокойно, пока я с ним не переговорю, ни один волос не упадет с вашей головы и он целым и невредимым вернется обратно.
— А если ты с ним не договоришься?
— Тогда он скажет вам, что я решил. Но если вы будете вести себя тихо, то услышите каждое слово нашего разговора. Вы убедитесь, что я весьма снисходителен к своим противникам и, думаю, с удовольствием сделаете то, что я прикажу.
— Ты-то свое слово сдержишь, а спутники?
— Обещаю, что они тоже не нарушат его.
— Тогда он сейчас выйдет.
Похоже, толстяк не собирался следовать этому приказанию. Там внутри опять о чем-то зашушукались. Тем временем я поставил Оско и Омара к тем углам, где до того стояли мы с Халефом. Они получили приказ при малейшем проявлении враждебности пускать в ход свое оружие.
— Да проклянет вас Аллах! — услышал я голос красильщика. — Я должен из-за вас жертвовать собой! Вот убьют меня — будете заботиться о моих жене и ребенке!
Это прозвучало так комично, что я едва не расхохотался.
Наконец он вышел из хижины. Я редко видел людей, на чьих физиономиях одновременно отражались бы и стыд, и смущение, и страх; но именно эти чувства, похоже, обуревали толстяка, представшего передо мной. Он не нашел в себе даже смелости поднять на меня глаза и стоял, дрожа, у дверей.
— Подойди сюда, к стене, — приказал я. — Двое этих храбрых людей будут внимательно следить за тем, чтобы твои спутники не наделали глупостей.
— Они будут тихо сидеть в доме, — успокоил он меня.
— Надеюсь! С тобой ничего не случится, но при малейшей попытке с их стороны этот нож мигом окажется у тебя между ребер. — Я произнес это угрожающим тоном и показал ему свой нож.
Красильщик схватился обеими руками за живот и закричал:
— Господин, пощади, я ведь отец семейства!
— А ты, когда отдавал меня в руки убийц, спросил о моей семье? Пошли!
Я взял его за руку и завел за угол. Там стояли Халеф и Али Сахаф.
— О чудо Аллаха! — вскричал хаджи. — Что за жирная несушка к нам пожаловала! Сколько тысяч яиц в час она откладывает?
У красильщика не было даже времени ответить на такой странный вопрос. Он увидел второго и в ужасе воскликнул:
— Али Сахаф!
— Да, это твой зятек, которого ты с такой радостью поджидаешь. Подай ему руку и поприветствуй его, как это полагается у родственников.
Я думал, он заупрямится, но, вопреки ожиданиям, он протянул Сахафу руку. Потом я, указывая на землю, произнес:
— Садись, переговоры начинаются.
Он затравленно оглянулся и промямлил:
— А как я снова встану?
Тут маленький хаджи положил руку на свою гиппопотамовую плетку и произнес:
— Вот, о король всех толстяков, уникальное средство для всех, кто желает быстро сесть и подняться. Дивана мы с собой не прихватили.
В мгновение ока пекарь плюхнулся на землю, как мешок с мукой, и проблеял:
— Убери свою плетку, я уже сижу.
— Ну вот, оказывается, как быстро все можно сделать. Надеюсь, что и дальше все пойдет в таком же темпе. Эфенди, скажи только, что от него требуется.
— Да, скажи мне, — вторил ему толстяк, умирая от страха.
— От тебя требуется, прежде всего, честное признание, — сказал я. — Если соврешь, тут же верну тебя в дом и пошлю за судьей. Я эмир из Германистана, и мне некогда возиться с такой мелкой сошкой, как ты. Знаешь, что с тобой произойдет, если я на тебя заявлю?
— Нет.
— Ты предстанешь перед судьей и будешь приговорен к смертной казни.
— Да, — подтвердил грозным голосом Халеф, — тебя повесят вверх ногами, а затем заставят выпить пару больших бутылок яда. После же отрубят голову.
Перепуганный пекарь не заметил бессмысленности сказанного хаджи.