Последние слова он произнес дрожащим голосом. Названное имя заставило меня вздрогнуть. Так ведь звали пекаря, к которому я направлялся!
— Бошак? Кто это?
— Ее отец.
— А почему вам заранее не поговорить с ним?
— Он вышвырнет меня, если я сейчас к нему приду. Ядля него беден, слишком беден.
— А он что, богат?
— Нет, но она — самая красивая девушка в Румелии. Я прикрылся рукой от солнца и сказал:
— Однако сегодня жарковато!
— Да, здесь жарко, — ответил он, погрозив кулаком той стороне, где, как я предполагал, находилась деревня Енибашлы. — Я был недавно у ее отца, но он указал мне на дверь.
— А эта красавица тоже пренебрегает вами?
— Нет, мы видимся вечерами и беседуем.
— Тайно?
— Да, иначе не получается.
— А кто ее отец?
— Пекарь и красильщик. А ее зовут Икбала — Приносящая Счастье.
— Какое красивое имя! Мне очень хочется, чтобы ваше желание исполнилось.
— Это произойдет, ибо именно такова воля Аллаха. Ее мать — наша союзница.
— Слава Богу!
— Она оберегает наши свидания, пока пекарь спит. Да даст ей Аллах долгие годы жизни и много внуков. А старик пусть растит чеснок и глотает чернила, пока не решится стать моим тестем.
— Вот вы и используйте его в качестве чернильницы, когда кончатся ваши суры и понадобится писать новые. А где живет этот злобный отец очаровательной дочки?
— В Енибашлы.
— Это я знаю. А в каком доме?
— Если вы отсюда войдете в деревню, то будет пятый дом справа. У дверей висят деревянное яблочное пирожное, желтая перчатка и красный чулок. А зачем вам это знать?
— Мне бы хотелось познакомиться с ним.
— Это несложно.
— А как?
— Попросите его что-нибудь вам покрасить.
— А что, можно перекрасить вороного в голубой цвет. Но долго ждать, пока высохнет.
— Тогда купите у него что-нибудь сладкое, например, голову сахара.
— А что, он еще и сахар изготовляет?
— Да, он печет все.
— Но не перчатки и чулки же! Стойте! Вы слышали? Я остановил лошадь и прислушался.
— Нет, — ответил он.
— Мне показалось, что кто-то вдали закричал. Он тоже замер — прислушался. Крик повторился.
— Так кричат люди, которых мучают.
— Да нет, — отозвался он. — Это лягушка.
— Никогда не слышал лягушки с таким голосом!
— Значит, жаба. Я слышал, так квакают жерлянки. Крик исходит из того кустарника, слева, это точно зверек. А мой путь лежит направо, надо расставаться.
— А можно перед этим узнать ваше имя?
— Меня везде зовут Али-книготорговец.
— Спасибо. А далеко от Енибашлы до вашего Кабача?
— Меньше часа пути. Хотите навестить?
— Вполне возможно.
— Приезжайте, посмотрите мою мастерскую. Может, тогда я спрошу вас о том, о чем сейчас не спросил…
— А почему не спросили?
— Это невежливо.
— Но я ведь же расспрашивал о ваших личных делах!
— Вы— другой, вам можно, ведь вы путешествуете почти инкогнито. — И он засмеялся так заразительно, что я тоже не удержался и расхохотался.
— О, вы ошибаетесь.
— Нет. Вы можете ехать, а можете не ехать. Вы — ученый или придворный императорского двора, хотя и христианин. Будь вы мусульманином, вы почли бы за честь поиметь записку с Фатихой. Мне известно, что у великого господина при дворе состоят и христиане, и ваш вороной может быть из конюшен падишаха. Я прав?
— Нет.
— Хорошо. Я молчу.
— И поступаете мудро. Можете описать ваше жилище?
— Охотно. Войдете в деревню и как раз пятый дом справа — мой. Это небольшое строение. Отец был бедным пастухом; мать была еще жива, когда я ушел в Мекку. Потом она вскоре умерла, и отца постиг удар. С тех пор он недвижим и только просит Аллаха забрать его к себе. Я же прошу Бога подольше сохранить его для меня.
Однажды, когда я был еще мальчишкой, к нам в дом пришел нищий и попросил милостыню. Ему дали кров и молоко с хлебом. Большего у нас самих не было.