– Если хочешь знать мое мнение, не похоже, чтобы ты все хорошо обдумала.
– Я и не обдумывала. Я подчиняюсь животному инстинкту. Стоит включить мозги, и все разваливается, возникает неаппетитная каша, голова пухнет и вот-вот лопнет. Ты через это проходил, Эдриан. И собирался снова пройти через это с Майей. Как ты себя уговорил?
– На что я себя уговорил?
– На то, чтобы заварить всю эту кашу.
Эти резкие слова повисли между ними, как застывший в воздухе град.
– Я никогда не считал это кашей. Дети – не каша.
– Я не об этом. Вот, например, я была у мамы одна, мы жили с ней вдвоем, и я наблюдала за другими людьми: двое родителей, двое детей, такой аккуратный квадратик. Я до сих пор инстинктивно вижу семью именно такой. У меня до сих пор ощущение, что я нарушила какой-то фундаментальный закон природы, создав семью с человеком, у которого семья уже была. Не уверена, что могу снова поступить так же. Вставить новую спицу в колесо. Новую строчку в таблицу. Понимаешь? Как у тебя это выходит, Эдриан? Как ты умудряешься считать, что все нормально?
Эдриан смотрел на нее во все глаза. Ему никогда не приходило в голову, что что-то надо считать нормальным, а что-то нет. Он никогда не думал, что необходимо как-то оправдывать для себя принятые решения. Жизнь, как река, сама приносила его к этим женщинам. Судьба дарила ему этих детей. У всего происходившего было название – любовь. Ты просыпаешься, ешь, работаешь, любишь, спишь. Если вдруг оказывается, что ты любишь не того человека, то приходится вносить поправку, полюбив другого. Он не чувствовал вины, которую чувствовал бы католик. Бывшие жены его не возненавидели. Все дети его любят. Из-за чего, спрашивается, убиваться?
– Как можно горевать из-за того, что у тебя были хорошие семьи?
Кэролайн удивленно заморгала.
– Ты серьезно? – Она снова превратилась в Снежную королеву.
– Совершенно серьезно. Правильного пути не существует. Как и неправильного. Главное, чтобы никто не пострадал. Чтобы никто не умер.
Глядя ему в глаза, Кэролайн накрыла его руку своей и произнесла тихо, но твердо:
– Ты ничего не забыл, Эдриан? Майя умерла.
Эдриан тяжело вздохнул.
– Не по моей вине.
Она медленно убрала руку и откинулась назад, не спуская с него глаз. Казалось, Кэролайн может многое ему поведать. Но она не поведала ничего.
31
Люк забарабанил кулаками по ручкам кресла, в котором сидел. Билли вздрогнула и вопросительно уставилась на него. Ну и болван! Круглый дурак! Он бросил свой мобильный телефон на столик и застонал.
Ну почему он это допустил? А именно так и произошло: он позволил этому случиться. Да, он не имел отношения к серии событий, уложивших Шарлотту в его постель (строго говоря, не в его, а в отцовскую постель) в субботу вечером, пока отец сидел у Кэролайн с детьми. Это стало результатом его покорности, уступчивости.
Вечером в пятницу она написала ему на Фейсбук: мол, завтра приеду в Лондон, не желаешь встретиться? Люк поспешил ответить «нет» и объяснил свой отказ семейными обязательствами, надеясь, что этим поставил точку. Но ровно в 12.30 – он был еще не одет, даже зубы не успел почистить – раздался звонок в дверь, и перед Люком предстала Шарлотта, сияющая, разговорчивая и решительная.
Она настояла, чтобы он ее впустил, сделала ему салат, откупорила бутылку холодного белого вина, извлеченную из плетеной корзинки под болтовню о всевозможных происшествиях в ее жизни. Шарлотта ничуть не удивилась, что застала Люка дома, вопреки его утверждениям о неких семейных обязательствах, не испытала никаких угрызений совести из-за того, что ее появление могло быть нежелательным.
Она отправила его умываться и одеваться, и он послушался, как домашняя собачонка. Потом был ланч в садике, кошка Майи урчала у Шарлотты на коленях, из мягких губ текли нескончаемым потоком слова, слова, слова.
Из тех обрывков информации, что просочились сквозь выставленный им оборонительный заслон, Люк уяснил, что Шарлотта вернулась в Лондон, чтобы продолжить поиски мифического платья подружки невесты, что она так этим озабочена, что даже худеет, и что если она все-таки отыщет подходящее платье, то в день торжества оно будет ей не впору: оно попросту с нее свалится!
Салат получился вкусный, вино было отличное. Со второго бокала Люк начал оттаивать. У Шарлотты то и дело съезжала с плечика бретелька сарафана. Всякий раз, когда Шарлотта тонким пальчиком возвращала ее на место, у Люка учащалось сердцебиение. Шарлотта была сама ласка и женственность. И Люк не мог не гордиться своей реакцией на ласковую женщину со съезжающей с плеча бретелькой и с урчащей кошкой на коленях.
В итоге они провели день, вечер и даже ночь в постели. Взялся за гуж – не говори, что не дюж. У него не было секса с тех пор, как он расстался в прошлом году со Скарлетт. С одной стороны, вернуться в седло со знакомой было неплохо. Но оснований относиться к происшедшему плохо было гораздо больше.
Теперь Шарлотта, ясное дело, не оставит его в покое. Она уже засыпала его в Фейсбуке своими фотографиями, бомбардировала письмами. Ничего особенного, просто держала его в курсе своей жизни. Именно это и было в Шарлотте самым главным, именно это он все месяцы, когда они встречались, пытался для себя сформулировать: она была зубодробительно скучной. По этой самой причине он и не захотел продлить их дружбу. Поэтому стонал всякий раз, когда видел ее имя в папке входящих писем или ее лицо в дверях паба. Больше года ему удавалось держать дистанцию, но теперь плотину прорвало, и он пал жертвой наводнения по имени «Шарлотта».
Только за один вечер она написала ему целых пять раз. Последнее письмо состояло всего из трех слов: «Скучно скучно скучно». Он не отвечал ни на одно, но они продолжали приходить. Казалось, она способна обходиться без кислорода.
Но в это утро Люка тревожило кое-что зловещее. Ему не давала покоя страшная мысль. В памяти засели слова, сказанные Шарлоттой, когда они лежали, обнявшись, голые, поперек кровати после третьего раунда секса. Люк спросил, почему она пришла, почему теперь, через столько месяцев. А она ответила: «Потому что я ждала, пока ты перестанешь горевать».
«В каком смысле?» – спросил он, повернувшись к ней и подперев голову рукой.
«Сам знаешь».
«Нет, не знаю».
«Майя, – сказала Шарлотта почти с горечью. – Я ждала, пока кончится твой траур по Майе».
«С чего ты взяла, что я в трауре по Майе?» – осторожно спросил он.
Она пожала плечами.
«Я знала, что это так. Я знаю, как ты к ней относился. Ты… – Прежде чем продолжить, она прикрыла свою наготу простыней. – Знаю, вы с ней были не просто мачехой и пасынком. Не просто друзьями».
Он хихикнул.
«Что ты болтаешь?»
«Я видела, как вы смотрели друг на друга, когда я вошла. Сначала ворковали, а потом отпрыгнули друг от друга. Женскую интуицию не обманешь».
«Да брось ты! Чепуха какая! Между мной и Майей ничего не было. Ровным счетом ничего».
«Пару лет назад моя подруга видела вас вдвоем на Оксфорд-стрит. Тебе тогда полагалось быть в Брайтоне. Ты сказал, что работаешь и не можешь со мной увидеться». – Она подтянула простыню под подбородок.
«Ну и что? – сказал он. – У меня был выходной, она скучала. Мы прошвырнулись по магазинам. Велика важность!»
«Подруга сказала, что вы глаз друг с друга не сводили».
Он фыркнул и встал.
«Мы с Майей были друзьями. Хорошими друзьями. Не более того».
«Неважно», – сказала Шарлотта, снова пожимая плечами.
«Вот и я говорю: неважно».
Его телефон опять пикнул. Люк вздохнул и потянулся за телефоном, включил.
«Ложусь спать. Хороших снов».
Люк выключил телефон.
По его мнению, Шарлотта всегда была избыточно привязана к семье Вольфов. Она справлялась о здоровье детей, о делах их папаши, комментировала их семейные события, как будто имела к ним отношение. Теперь выяснилось, что она втайне строила домыслы про него с Майей.
Не Шарлотта ли сочиняла отравленные письма? Неужели она – сладкая, скучная, сексуальная, глупая Шарлотта? Если да, то получалось, что он переспал с виновницей смерти Майи!
Когда раздался звук отцовского ключа в замке, а потом покашливание в коридоре, Люк облегченно перевел дух. Увидев отца, он радостно улыбнулся.
– Привет!
– Добрый вечер, – сказал Эдриан. – Все в порядке?
Люк странно посмотрел на отца. Тот выглядел помятым, даже опустошенным.
– Да, а у тебя?
– У меня тоже.
– Хорошо провел вечер?
Эдриан тяжело опустился на диван.
– Не сказал бы… Интересно – это да.
– А-а…
– Это ты правильно сказал – а-а… – Эдриан попыхтел и продолжил: – Как ты считаешь, я виноват в смерти Майи? – Он произнес эти слова без промежутков, одним куском – иначе не мог.
– Что?..
– Знаешь, Люк, ты всегда был моим главным очернителем. Ты никогда не стеснялся прямо говорить мне все, что ты обо мне думаешь. Обо мне и о моих решениях. Вот я и спрашиваю тебя напрямик: ты осуждаешь меня за то, что совершила Майя?