Ивейн прекрасно знал, почему этого ни в коем случае не следует делать, но слишком уж много месяцев – даже лет – он мечтал об этом жарком объятии. Его пылкие грезы были виновны в том, что он оказался совершенно не готов противостоять ее трепетному и невинному натиску.
Едва касаясь твердым ртом ее рта, Ивейн легонько прикусил губы Аньи. Он раздвинул их, проникая все глубже, пока ее поцелуй, такой детский и чистый, не запылал на его губах, сметая преграды, сплавляя воедино их души. Странные, неистовые ощущения нахлынули на Анью – дыхание ее прервалось, тело как будто таяло. Она припала к нему с томительным стоном, зарываясь дрожащими пальцами в его густые, угольно черные, ниспадающие на плечи кудри.
Услышав этот стон, полный желания, Ивейн почти потерял рассудок, растворившись в бездонном, ослепительном наслаждении; он еще крепче прижал нежное, стройное тело Аньи к себе. Она выгнулась, забыв обо всем, и тут он внезапно понял, что совершил. Теперь, когда он отведал божественной амброзии ее губ – сладчайшей, всего несколько капель, и оттого еще более драгоценной, – он ощутил свою вину, и ему стало еще больнее оттого, что никогда больше он не сможет, не посмеет прикоснуться к ней.
Ивейн рыком отстранился, оторвался от ее уст, и Анья вскрикнула, ощутив утрату. Она подняла густые, длинные, как стрелы, ресницы, со страстным, почти ощутимым желанием вглядываясь в чарующий свет, сиявший в темно-синей глубине его глаз.
Злясь на себя за ребяческое, безрассудное поведение и на нее за то, что ей так легко удалось сбить его с пути истинного, Ивейн постарался взять себя в руки.
– Иди-ка ты спать, Росинка!
Ивейн назвал ее тем детским шутливым прозвищем, которым когда-то давно называл крохотную, нежную, словно фея, девочку. Такой она и была, и до сих пор еще оставалась, как хотелось бы ему думать.
– Я уже выросла.
Страдая от разочарования, какого она никогда не испытывала прежде, Анья тотчас же возразила на это детское прозвище, намекавшее на ее неопытность и невинность, пусть даже так оно и было в действительности.
– Вот как?
Насмешливый тон молодого жреца ясно показывал, что он в этом весьма сомневается, и Анья впервые почувствовала, какая опасность для нее таится в этом мужчине. Однако опасность эта была скорее притягательной, чем грозной, и Анья вовсе не собиралась бояться ее, так же как и не думала попадаться на его удочку и затевать с ним спор. Увидев, как нежное и тонкое личико Аньи вновь обрело столь привычное для него выражение покоя, Ивейн, сжав сильными пальцами худенькие плечи девушки, бережно повернул ее на тропинку, ведущую к замку.
– Приключение окончено.
Анья молча пошла по дорожке, но про себя сосредоточенно обдумывала разработанный план и возразила – пусть безмолвно – на заявление Ивейна: «Оно не окончено! Оно еще только начинается!»
ГЛАВА ВТОРАЯ
Анья проснулась и сразу же вскочила с постели. За глухими, без окон, стенами комнаты невозможно было понять, наступило ли утро. Вчера она легла слишком поздно; от всей души надеясь, что не проспала, Анья поспешно, неловкими пальцами, выхватила тонкую восковую свечу из аккуратной стопки, всегда лежавшей около ее тюфячка. Она сунула фитиль в горячие угли в небольшом железном горшочке – слуги оставляли его у постели на ночь. Фитиль загорелся, и Анья капнула воском на гладкую деревянную дощечку, потом прилепила к ней свечку.
При слабом огоньке свечи девушка налила воды из приготовленного кувшина для умывания в неглубокую чашу и торопливо совершила утреннее омовение, прежде чем надеть на себя бледно-зеленую льняную рубашку, плотно облегавшую тело. Поверх девушка надела длинное шерстяное платье сумеречно-зеленого цвета.