Мы не говорим о съестных припасах: они ничуть не интересовали его, так, ерунда, главное — возбуждают желание промочить как следует глотку. Он совершал обильные возлияния и давал попить ребенку. Иногда он ошибался и наливал тому глоток-другой своего пряного вина. Однако он был не из тех людей, которым свойственно обременять себя заботой о детях, к тому же не терпелось снова взяться за работу, и потому Брабан стал перебирать в уме бесчисленных знакомых ему женщин, чтобы понять, которой из них можно отдать на воспитание несчастного мальчугана. В конце концов выбор был сделан.
«А если отнести его Мирто? Баба хоть куда! И потом, она же сама разродилась с месяц назад, насколько я понимаю… Если, конечно, верить Страпафару, который вроде бы сейчас с ней живет… Ладно, пойдем-ка мы к Мирто…»
Брабан завернул «молочного поросенка» в полу своего плаща и отправился в дом Мирто на улицу Святого Спасителя, иными словами, в самый центр квартала Птит-Фламб, где кишмя кишели воры, грабители, мародеры и прочие мазурики.
Мирто встретила Брабана, сидя на пороге своего жилища. Она как раз кормила грудью свою наследницу, девчонку, обещавшую стать шлюхой высшего разряда.
Мирто была крепкой молодой женщиной с мощными бедрами, взлохмаченными темными волосами, черными бархатными глазами и красными, как раскрытый гранат, губами.
Она была очень похожа на гречанку.
Впрочем, она действительно в ранней юности прибыла из страны красавицы Фрины.
Когда гость подошел к дому, Мирто подняла свою румяную мордашку, уставилась на младенца, которого протягивал ей Брабан, и разулыбалась, видимо, очарованная открывшимся ей зрелищем.
— Черт меня побери, вот это кролик! Одна жопочка чего стоит! А лапы — что задние, что передние! Сделано на совесть!
— Это не мой сын, — скромно и не без скрытого сожаления признался Брабан.
— Да уж, скорее он похож на королевского сынка, чем на отродье какого-нибудь кота, посылающего свою милашку на панель… Он станет настоящим вольным горожанином!
— Так пойдет дело — и он станет первым красавцем и главным задирой твоего квартала! Правда, он и сейчас — вылитый львенок…
— Сейчас он вылитый принц, — сказала Мирто, все более и более восхищаясь ребенком.
— Берешь ты его или нет? — спросил Брабан. — Он ведь голодный…
И женщина ответила своим хрипловатым голосом:
— Ладно, давай. Беру твоего волчонка… Ну, будет одним больше, мою сиську этим не напугаешь, клянусь богом! Да, он просит кушать, этот красавчик… Иди, иди сюда, ешь и пей вволю, мой ангелочек, мой львенок, королевский сынок! А ты убирайся, Брабан, и оставь себе свои монеты!
Брабан-Брабантец не заставил просить себя дважды: он сразу же засунул приготовленные было восемь экю обратно в кошелек, приделанный к поясу из порыжевшей кожи. А Мирто, не теряя времени даром, высвободила из-за корсажа вторую грудь — теперь стали видны оба переполненных бурдюка, оба источника жизни, к которым немедленно и жадно присосались и ее собственная девчонка, и приемыш.
Наемник с вытаращенными глазами некоторое время созерцал невиданное зрелище, потом, пожав плечами, удалился, ворча на ходу:
— А я-то давал ему пососать сладкого винца с корицей! Она мне испортит мальца! Вкус отобьет к настоящей пище!
Он ушел, твердо решив покинуть Париж и найти себе работу где угодно, лишь бы можно было вволю наносить и отбивать удары. Назавтра он отправился в конюшню, внимательно, как и положено готовящемуся к долгому и трудному пути всаднику, осмотрел свою лошадь, после чего взнуздал и оседлал ее. Но, прежде чем сесть в седло, чтобы отправиться в неизвестность, внезапно впал в задумчивость, выйдя из которой разразился сначала глухими, а потом и громоподобными проклятиями.