Растерянные, окровавленные, обезумевшие от того, что на них нападают одновременно со всех сторон, и от своего полного бессилия отразить сыплющиеся отовсюду удары, так и не получившие приказа что-либо предпринять против короля, а потому свободные от всяких обязательств, двенадцать головорезов разгромленного Железного эскадрона одинаковыми движениями, словно по общему согласию, сунули шпаги в ножны.
— Ну и прекрасно! — проворчал один из них. — Значит, уходим…
Они подняли с земли двух или трех раненых. Четверо подошли к лежащему без чувств Лагарду и его тоже, подняв на руках, унесли с поля боя. Ни Руаяль, ни король пальцем не пошевелили, чтобы воспротивиться этому. И минутой позже Железный эскадрон исчез за поворотом улицы.
— А теперь — нашу долю! — сделав шаг вперед, вежливо попросил Тринкмаль.
— Нашу долю? — возмутился Корподьябль. — Какого черта! Здесь все наше!
— Заткнитесь же, сучьи дети! — заорал Руаяль.
— Сент-Андре, — спокойно сказал Генрих, вкладывая шпагу в ножны, — отдай свой кошелек этим славным парням, и пусть они отправляются к чертовой матери!
«Славные парни», задрожав от радости, сняли шляпы, галантно взмахнули ими, сделали выпад правой ногой и поклонились чуть ли не до земли. Но Сент-Андре не пошевелился, да он и не слышал приказа. Получив сквозную рану в плечо, он валялся без сознания на земле прямо под веревочной лестницей.
— Гляди-ка! — удивился Генрих. — Да он мертв… Хотя, ей-богу, рано или поздно это должно было с ним случиться. Сударь, — обратился он к Руаялю де Бореверу, — я очень обязан вам. Без вас, вполне может быть, я лежал бы сейчас рядом со своим спутником. Скажите, пожалуйста, кто вы такой?
— Меня зовут Руаяль де Боревер, — холодно ответил молодой человек.
Генрих нахмурил брови.
— Молодой человек, — сказал он, — мне уже говорили о вас. Услуга, которую вы мне оказали, еще слишком свежа в моей памяти, чтобы я мог передать вам, что именно говорили. Но все, что я могу для вас сделать, это — отсрочить на неделю исполнение приказа, отданного в отношении вас. Следовательно, вам нужно использовать эту неделю, чтобы отправиться куда-нибудь подальше от Франции и постараться применить там свои способности…
— Сударь, — отозвался Боревер, — вы попросили меня назвать свое имя, и я сделал это. А теперь, пожалуйста, скажите ваше.
Король мрачно улыбнулся. И произнес ледяным тоном, сопровождая свои слова жестом, подобным удару топора:
— Послушай, милейший, убирайся-ка сию минуту, если не хочешь, чтобы я отнял у тебя ту милость, коей только что пожаловал!
— Господи боже мой! Пощупаем-ка его немножко, этого нахала!
— Точно, пощупаем! Мне нужны деньги для завтрашней мессы!
— Давай деньги, черт тебя побери! — прорычал Буракан.
— Danaro, madona ladra!.
Четыре разбойника сделали два шага к королю. Но сразу же были отброшены назад на четыре шага ударами мощных кулаков.
— Ах, проклятые псы! Ах, чертовы язычники! Вон отсюда, выродки! Вы мешаете мне поговорить с этим господином и преподать ему урок вежливости. Ну-ка, несчастные, по кому веревка плачет! Марш! Вот вам экю! Вот вам су! Вот вам денье!
«Экю», «су» и «денье» градом сыпались на головы, спины и плечи четырех разбойников в виде ударов и сыпались с такой потрясающей скоростью, что те отступали и отступали в молчаливом восхищении.
— А ну, пьяницы, собаки паршивые, бесстыжие грабители, убирайтесь и держитесь подальше отсюда, пока я сам вас не позову! А теперь, мсье, — прибавил он, оборачиваясь к Генриху II, — ваше имя, мы ведь остались одни…
Генрих скрипнул зубами.