— Брантом! Брантом! — закричал Бирон. — Ты что — видишь сны наяву?
— Нет, господа, — ответил Брантом, — просто смотрю…
— Он на баб заглядывается, черт побери! — расхохотался Таванн.
— Присматривает себе кого-нибудь из Летучего эскадрона королевы, — подхватил Бирон.
И все снова покатились со смеху. Отсмеявшись, Бирон продолжил тему:
— И все-таки у меня нет никакой ясности, как перевести эту «клариссиму» с медали!
В этот момент к молодым людям приблизилось странное существо в наполовину желтом, наполовину красном костюме, в колпаке с длинными ушами и сверкающим гребешком, с пузырем на боку и жезлом, увенчанным гротескной фигуркой, в руке. Длинный, тощий, голенастый, с вытянутой вперед тонкой шеей, фигурой напоминающий птицу ходулочника, а изрезанным морщинами и морщинками лицом, с которого не сходила улыбка, то ли печеное яблоко, то ли мартышку, человек этот без конца гремел колокольчиками и бубенчиками, прикрепленными в самых невероятных местах к его фантастическому одеянию.
— Привет Брюске I, достопочтенному шуту Его Величества! — серьезно сказал Брантом и снял шляпу.
— Привет альковному аббату, подслушивающему под всякой дверью и вынюхивающему, где какой скандал! — весело отпарировал Брюске. — Зачем вы меня подозвали? Разве среди вас не хватает сумасшедших?
— Брюске, мы хотим понять, что означает слово «clarissima», выбитое на медали герцогини Валентинуа!
— «Clarissima»? Ах, вот что! Да ведь это просто превосходная степень! Господа, превосходная степень изобретена для королей, министров и дураков. «Clarissima» вовсе ничего не означает! Ошибочка вышла! Здесь лишняя буква, господа! Лишняя буква L… Выкиньте эту лишнюю букву из слова «clarissima», и получится — «carissima», что означает «самая дорогая».
— Браво! — хором воскликнули молодые люди. — «Carissima» — та, что обходится королю дороже всех!
— И Франции тоже! — добавил Брюске. — Надо только спросить мессира главного казначея!
— О-о! — протянул Ла Тремуйль. — Вот и наш друг Ролан де Сент-Андре! Эй! Сент-Андре!
— Как он бледен! Откуда он вылез? Его не было видно недели две…
— Господа, — сказал Брюске, — юный Сент-Андре, сын нашего преданного друга и возлюбленного маршала Сент-Андре, хотел выиграть войну, как его отец и как сир де Ла Палис… Вот только он хотел выиграть войну у женщин, ну, его и ранили, бедного нашего голубочка, кровь пошла из носика, а может, и не так, может, он всего-навсего простуду подхватил, пока воевал?
— Заткнись, шут гороховый! — рявкнул Сент-Андре, подходя к компании. — Господа, мой жалкий вид объясняется тем, что на меня из-за угла напали разбойники из разбойников, сброд из сброда, и, слава богу, мне удалось не дать прикончить себя их главарю, голову которого я намерен просить у Его Величества…
— Расскажи, расскажи скорее! — потребовали юные сеньоры.
— Этого пройдоху зовут Руаялем де Боревером. Истинный негодяй! И вот при каких обстоятельствах…
— Ах, какая жалость! — издевательски пропел шут, вставая на руки и размахивая ногами в воздухе. — Лови негодяя! Хватай Руаяля!
И он исчез в толпе, побрякивая своими бубенчиками, гримасничая, перебегая от одной группы придворных к другой — то на четвереньках, то на руках, то колесом…
— Господин маршал де Сент-Андре! Господин коннетабль де Монморанси! Мессир великий прево, барон де Роншероль! Благородная девица Флориза де Роншероль! Мессир де Л'Опиталь! Господин хранитель печати Оливье! — прокричал герольд.