Шкуна была полна людей и проходила близко; она была прекрасно вооружена и, несмотря на тихий ветер, быстро неслась по воде. Вдруг я подумал, что быть может это разбойничье судно, за которым гнался фрегат.
Оно хотело уже пройти мимо, но я снова закричал:
— На шкуне! Пришлите шлюпку!
Но когда я стал думать, что, быть может, это судно разбойничье, сердце сжалось в моей груди.
Шкуна легла в дрейф и спустила шлюпку, которая стала держать ко мне. Все гребцы на ней были негры.
Один из них сказал:
— Скачи сюда, белый мальчик; следующий скачок твой будет к акуле в рот.
Я спустился в шлюпку, и мы отвалили от борта. Я считал себя погибшим и какого сострадания мог я ожидать от пиратов, будучи морским офицером?
Когда шлюпка пристала к шкуне, мне приказали влезть на палубу; я повиновался, держа трубу в руке. Соскочив на шкафут, я очутился посреди толпы матросов, между которыми не было ни одного белого.
Двое из них грубо схватили меня и повели к негру, стоявшему поодаль. Такой зверской рожи я еще никогда не видел. Он был огромного роста и сложен, как Геркулес.
— Ну, мальчик, кто ты таков? — спросил он. — И как ты попал сюда?
Я рассказал в коротких словах.
— Так ты принадлежишь к фрегату, который гнался за ними третьего дня?
— Да, — отвечал я.
— Какой это фрегат?
— «Каллиопа».
— Он славно ходит.
— Да, он лучший ходок во флоте.
— Ну, больше мне ничего от тебя не нужно; теперь ты можешь идти.
— Куда идти? — спросил я.
— Куда идти? Конечно, в воду, — отвечал он с усмешкою.
Сердце замерло во мне, но я имел еще бодрость сказать:
— Очень благодарен; но если тебе все равно, то для меня лучше было бы остаться здесь.
Негры засмеялись моему ответу, и я немного ободрился; я видел, что одна только смелость может спасти меня.
Капитан смотрел на меня несколько минут и, наконец, сказал:
— В воду его!
— Благодарю за внимание, — сказал я, — но вот прекрасная зрительная труба, которую я оставляю тебе в наследство, и я подошел к нему и подал свою трубу.
О, как билось мое сердце, когда я это сделал.
Негр взял трубу и стал в нее смотреть.
— Хорошая труба, — сказал он, отнимая ее от глаз.
То была труба бедного Грина, который отдал мне ее за масонские знаки.
— Хорошо, белый мальчик, я принимаю твой подарок. Теперь прощай.
— Прощай; но исполни последнюю мою просьбу, — сказал я, чувствуя, что мой час пришел.
— Какую? — спросил негр.
— Вели привязать к ногам ядро, чтобы я прямо пошел ко дну.
— Так ты не просишь меня пощадить твою жизнь? — спросил негр.
— Вот первый белый, который об этом не просит! — сказал один из негров.
— Правда, — заметил другой.
— Да, первый, — прибавил третий.
О, как хотел я знать, что сказать в эту минуту! Замечания негров заставили меня думать, что лучше не просить пощады; а мне так дорога была жизнь. Наступила ужасная минута; мне казалось, что я прожил год в продолжение нескольких минут.
— Что ж ты не отвечаешь, мальчик? — спросил капитан негров.
— Зачем я стану просить пощады, когда уверен, что мне откажут? Если вы пощадите мне жизнь, я буду очень благодарен; уверяю вас, что я не имею особенного желания умереть.
— Я дал клятву никогда не щадить белого человека. В первый раз мне жаль, что не могу ее нарушить.
— Если это есть единственное препятствие, то я мальчик, а не человек, — отвечал я. — Держите меня, пока я вырасту.
— Славно сказано, — заметил один из негров.
— Оставь его для прислуги, — сказал другой, — пусть у нас невольником будет белый мальчик.
Капитан несколько минут не отвечал ни слова; наконец, он сказал:
— Ты спас себе жизнь; благодари себя, а не меня. Пресса, сведи его вниз, дай ему куртку и брось это проклятое платье за борт, чтобы я не переменил своего намерения.
Негр, к которому обращены были эти слова, свел меня вниз. Я сел на сундук, голова моя закружилась, и я лишился чувств.