— За что же с вами так поступили?
— Да вот видишь, добрый человек, — продолжала крестьянка, — к мужу пришел его родной брат монах и умер у нас. Кто-то сказал управляющему, что покойный монах оставил мужу в наследство много денег. Управляющий призвал мужа и прямо объявил ему, чтобы муж отдал ему половину наследства. А какое наследство… Монах не оставил нам ни одного сольди, откуда бедный муж мог взять деньги? Управляющий ничего не хотел слышать, стал нас притеснять и, наконец, выгнал нас. Мы теперь идем к самому синьору, бросимся ему в ноги, и будем просить, чтобы он смилостивился, не дал нам умереть с голоду.
— Войдем вместе во дворец, — сказал нищий, — я предупреждаю вас, что видеть синьора и говорить с ним очень трудно; сам Лука Савелли не злой, но его окружение далеко не отличается добротой.
Двор палаццо был полон бандитами, по обыкновению скрывавшимися от правосудия за многие преступления. Разница в порядках, бывших при папе Григории и Сиксте, заключалась в том, что при покойном папе разбойники, находившиеся на службе у синьоров, днем открыто разгуливали по римским улицам и бесчинствовали совершенно безнаказанно, а при новом папе они решались выходить из палаццо только ночью, и если их узнавали и ловили, то на другой же день всех вешали.
Старый нищий, рассматривавший слуг, разгуливавших по двору, подошел к одному из них, одетому в ливрею лакея, и просил доложить синьору Луке Савелли, что крестьяне из его поместья желают с ним говорить по делу весьма важному.
— Доложить синьору Савелли, что крестьяне с ним хотят говорить! — вскричал лакей. — Да разве это возможное дело? С тех пор, как я на службе, я и не слыхал ничего подобного.
— Но, милый мой, это дело очень важное, — сказал нищий.
— Какое бы оно важное ни было, а докладывать не пойду, — отвечал лакей. — Я вовсе не намерен рисковать своей шкурой.
Крестьянка и ребенок горько заплакали. Лакей посмотрел на них и сказал:
— Но сердце у меня не из камня, попробую одно средство, доложу господину, слово которого имеет такое же значение, как и слова самого синьора Луки. Подождите меня здесь, — сказал он и поспешно удалился.
Просители остались, с трепетом ожидая решения своей участи. Лакей вскоре возвратился и пригласил их следовать за ним. Все, в том числе и нищий, пошли за лакеем по длинным узким коридорам, устроенным в подземном этаже. Почти в самом конце лакей отворил дверь в длинный зал со сводами и маленькими окнами, выходящими внутрь двора «Войдите», — сказал он и скрылся. Просители вошли и с ужасом отступили назад: перед ними стоял их страшный мучитель — управляющий.
— А, мои ангельчики! — вскричал он, злобно улыбаясь. — Как мне приятно видеть вас здесь. Вы пришли жаловаться на меня синьору Савелли, не подозревая, что и в римском его палаццо я имею некоторое значение. Очевидно, вы несколько сбились в расчетах, ну да это ничего, мне очень приятно здесь вас видеть.
Нищий с любопытством наблюдал всю эту сцену. Он видел, какой ненавистью загорелись глаза крестьянина, как побледнела его жена и заплакал ребенок. Тем не менее, крестьянин, почтительно склонив голову, стал просить своего мучителя о помиловании.
— Господин управляющий! — говорил он. — Мы не с жалобой на вас пришли сюда, мы хотели просить синьора оказать нам какую-нибудь помощь в нашем безвыходном положении.
Нищий прошептал про себя: «Эти несчастные пришли целовать руку, ограбившую их!»
Управляющий злобно расхохотался и сказал крестьянину:
— Значит, ты обдумал мое предложение и готов мне повиноваться? Прекрасно. Тебе известны мои условия. Половину капиталов, оставленных тебе твоим покойным братом, ты должен предоставить в мое распоряжение.
— Капиталы! — вскричал крестьянин, страшно побледнев.