Обливаясь потом, бледный, трясущийся Неншу побежал со своим скверным известием к начальнику некрополя. Тот благодушно отдыхал после обильного завтрака. Встрепанный вид задыхающегося Неншу, блуждающие его глаза яснее слов рассказали, что в некрополе неблагополучно. Заикаясь, смотритель еле выдавил:
— М-мой г-господ-дин, гробницу...
— Чья?! — рявкнул начальник.
— Ца-ца-рицы... Хетеп...
— Царицы Хетепхерес?!
— О Анубис! Почему ты не покарал грабителей на месте? Пропали наши головы! — вопил Неншу.
Ругаясь, охая и вздыхая, они отправились в сопровождении еще двух смотрителей на осмотр гробницы. Со светильниками пробрались внутрь разграбленного покоя. Все здесь носило следы поспешного грабежа: опрокинутые сосуды с благовониями, рассыпанные украшения, которых в спешке не заметили. Опаленные стены со следами копоти, обгоревшие дорогие ткани, пепел и запах гари — все было осквернено. Но самое страшное было не это. Саркофаг, золотящийся нежным светом, был пуст. Мумия исчезла. В соседних помещениях было все на месте, хотя там тоже были ценные вещи. Чиновники, бледные от страха перед предстоящим гневом в Большом доме, переписывали все оставшееся от разграбления.
Вечером начальник некрополя пошел к своему родственнику — царскому домоправителю Неферу и в строгой тайне сообщил о страшном несчастье. Нефер был потрясен. Пот проступил у него по всему телу, когда он представил силу гнева царя. Всем было известно, как почитал Хуфу свою мать. Они решили, что об исчезновении мумии сообщать не следует, а сказать лишь о пропаже вещей.
На другой день Нефер, ведающий всеми важнейшими делами царского дома, поеживаясь от предстоящего, пошел в зал приемов и, теряя сознание, на этот раз не по ритуалу, как полагалось, а от самого настоящего страха, доложил о случившемся.
Гнев разъяренного царя был ужасен. Задыхаясь от бешенства, Хуфу приказал поставить на ноги всю полицию, поймать грабителей и наказать так, чтобы люди содрогались при мысли об этом. А мумию царицы перенести в новую усыпальницу, которую немедленно прорубить вблизи усыпальницы самого царя.
В тот же день Нефер посоветовался с Хемиуном, и тот немедленно выделил несколько десятков опытных каменотесов, которые работали непрерывно. Чиновники, посвященные в эту тайну, дрожали от страха, как бы царю не пришла мысль посмотреть на мумию матери. Работа шла на предельной скорости. Каменотесы, которых нещадно торопили, теряли сознание от жары и недостатка воздуха в глубине шахты. Корзину за корзиной поднимали с раздробленным известняком наверх.
Однако устройство новой усыпальницы неожиданно осложнилось. На обычной глубине в восемнадцать локтей известняк оказался таким рыхлым, что поневоле пришлось углубляться в грунт все ниже и ниже. Работать на дне глубокой шахты было невыносимо. Но чиновники торопили, грозили наказаниями и обещали в то же время награду за быстрое окончание.
Наконец, на невообразимой глубине почти в шестьдесят локтей удалось дойти до прочной скалы, в которой и начали высекать погребальный покой. От непрерывных задержек все нервничали, и каждый прожитый благополучно день приносил вздох облегчения. Работали день и ночь внизу при светильниках, обливаясь потом и водой и сменяли непрерывно друг друга.
На одном из очередных приемов царь спросил Нефера, скоро ли будет готова усыпальница для матери. Нефер, лежащий на прохладных узорчатых плитках пола, был в душе доволен, что придворный этикет не позволял ему смотреть на живого бога, иначе царь прочитал бы на его лице выражение ужаса, что все откроется раньше, чем чиновники сумеют скрыть опасные следы. Нефер заверил повелителя, что в ближайшие дни работы будут окончены и мумию торжественно перенесут.