Через несколько минут Хемиун подошел к скульптору и непривычно резко сказал:
— Пойдем!
Они вышли из дворца через большой двор. Там двое слуг избивали третьего. Стоящий рядом писец хладнокровно считал удары. Избиваемый глухо стонал.
Хемиун не сел, как обычно, в носилки, а молча прошел вперед. Руабен уныло тащился за ним, чувствуя, что в чем-то сильно провинился. Несколько минут они петляли среди улиц. Хемиун был очень сердит и хмуро посматривал на Руабена, когда они присели в тени деревьев у храма Тота. Было отчего волноваться! Если эта вертушка Табуба позволит себе какую-нибудь вольность и вовлечет в нее этого застенчивого парня, пропала тогда его голова. Да и ее тоже. За оскорбление божественной личности фараона, хотя бы в лице самой незначительной жены, полагается мучительная казнь. И тогда никакие заступничества не помогут и никакие заслуги не облегчат тяжелой участи провинившегося. Придворный вельможа слишком хорошо знал это. В его памяти было много дворцовых историй с мрачным концом. Страх сковывал уста людей. Об исчезнувших вспоминать было опасно. Наивный парень просто не представляет, чем могут кончиться улыбки легкомысленной Табубы. Хорошо, что, кроме него, никто не слышал приглашения на свидание. Хемиун прежде всего был человеком дела. Лишаться из-за какой-то женщины царского гарема великолепного мастера он не собирался. Теперь он сидел в тени сикимор, у его ног на земле согнулся Руабен. Он молчал и ждал со страхом. Хемиун усмехнулся и спросил:
— Тебе нравится эта женщина?
Руабен удивленно посмотрел на князя и, покраснев, ответил:
— Моя жена красивей.
— А ты знаешь, кто эта женщина?
— Какая-нибудь придворная дама.
— Нет! Я бы тогда не опасался за тебя. Это одна из жен царя, да будет он жив, здоров и могуч!
Скульптор побледнел и сжался. Он нанес двойное оскорбление и тем, что посмел разговаривать с женой царя, и тем, что сравнил ее с какой-то жалкой крестьянкой.
Хемиун смотрел на своего любимца, и довольная улыбка появилась в углах его энергичного рта.
— Если ты будешь заглядываться на женщин живого бога, не сносить тебе головы.
Скульптор сидел с посеревшим лицом, не смея заглянуть на князя. Наконец, он поднял голову и, отвешивая низкий поклон, проговорил:
— Мой великий господин! Я знаю всю глубину пропасти между неджесом и знатной дамой. Я никогда не заглядывался ни на одну женщину, так как люблю свою жену.
Чати, довольный, улыбнулся. Скульптор был понятлив, и многое ему не надо было объяснять.
Руабену больше не хотелось идти в царский дворец, он и раньше ходил туда неохотно. Он избегал этого места, где опасности подстерегали неопытного человека. И когда еще раз он побывал во дворце, Хемиун почти не отходил от него. Архитектор посмотрел его рисунок, вместе кое-что поправили и решили, что сходство с царем очень точное. Табуба не появлялась. Хемиун очень выразительно с ней поговорил.
В последний раз Хемиун повел скульптора почему-то через сад, по пальмовой аллее. Сбоку, среди кустов оба заметили Табубу. Она стояла одна и печальными большими глазами смотрела на Руабена. Тот почтительно поклонился и, бледнея, поспешил к выходу.
Кладка слоев камня на пирамиде близилась к концу. Хемиун поднимался, чтобы своими глазами проверить состояние Ахет Хуфу. Он сидел в кресле, которое несли восемь носильщиков. Они шумно дышали на крутом подъеме. День был жаркий, но опахала отбрасывали тень на князя. Навстречу шли таскальщики, поднявшие глыбу. Посторонились, почтительно склонились, оглядывая князя исподлобья, — с любопытством одни, с неприязнью другие. И Хемиуну стало не по себе от этих взглядов исподлобья, словно говоривших: тебе тяжело себя нести наверх, а каково нам поднимать камни? Он остановил носильщиков, отправил их вниз, сам стал подниматься. Дышалось трудно, ноги наливались тяжестью.