Удешевить и облегчить его доставку возможно путем переправы на плотах и барках в периоды разлива, когда они подойдут почти к плато, где будет возводиться гробница.
Исходя из наличия больших запасов камня, требовалось перенести некрополь в новое место, севернее города.
— Новое, так все новое... — улыбаясь своим мыслям, думал Хемиун.
Дня четыре, обливаясь потом и ругаясь, он лазал по скалам, оценивая качество и объем залежей. За эти дни избалованный князь загорел и огрубел, но был очень доволен. Ругань же его была притворной. Порученное дело было так огромно и увлекательно, что теперь он временами опасался, что царь не согласится с большими размерами. Он подыскивал доводы, искал пути облегчения и удешевления и находил их, слушал советы строителей.
Царь неожиданно вызвал Хемиуна во дворец, и переделать он ничего не успел. Хуфу принял зодчего не в тронном зале, а по-родственному, на северной веранде, где можно было обойтись без рабов с опахалами. Хемиун низко склонил голову, чтобы поцеловать носок золоченой сандалии, но царь милостивым жестом поднял его и усадил рядом, правда, пониже, на скамейку. Отныне начальник строительства получил неслыханную честь — сидеть рядом с живым богом. Князь был польщен. Молодой царь с нетерпением воззрился на племянника, чем-то непривычно смущенного.
— Что ты мне скажешь? Или ты, может быть, ничего не сделал?
Хемиун вздохнул. Он не верил в осуществление своего грандиозного замысла. Но отступать было нельзя, и он решился.
— Нет, я все выполнил, как приказало твое величество.
И он развернул огромный свиток с изображением в красках усыпальницы. Перед изумленными глазами царя предстала, как воплощенная мечта, его пирамида. Предельно простая, но какая величавая была эта простота! Никогда никто не видел ничего подобного.
— Это будет огромное сооружение в триста локтей высотой и шириной в четыреста шестьдесят локтей. Устремленное ввысь острой вершиной, оно будет утверждать в бесконечности времени твою божественную власть над всеми живущими внизу, — услышал он слова Хемиуна.
Безмолвно Хуфу любовался прямыми плоскостями, стремительно убегающими в вечную синеву неба. А Хемиун продолжал:
— Это будет сплошная толща камня из гладко обтесанных и шлифованных глыб. Смотри, о повелитель мой! Если представить, что будет внутри ее, то заупокойная камера расположится под самой вершиной, вход в нее будет на высоте двадцати восьми локтей. Вот здесь пройдут наклонные коридоры и небольшая усыпальница для царицы. Кроме этого, еще пять пустот, все остальное будет из камня. Такую толщу невозможно сокрушить ни времени, ни человеческим рукам. А мощное основание придаст великую устойчивость.
Архитектор помолчал. Царь сидел, согнувшись над папирусом. Хемиун приступил к самому неприятному. В осторожных, но достаточно ясных словах изложил огромность затрат средств и труда, почти невозможность осуществления предложенного замысла.
Хуфу, не сводя глаз с папируса, казалось, молча слушал его, а потом сказал:
— Превосходно то, что ты сделал. Приступай немедленно к строительству.
Хемиун удивленно вскинул глаза. Вероятно, царь не слушал его.
— Но ведь я поведал твоему величеству, что всей твоей казны не хватит на это сооружение. Его надо уменьшить в высоту на сто локтей и в основании, — еще раз настойчиво повторил Хемиун.
Фараон оторвался от папируса и небрежно бросил (не допуская мысли что-то изменить в проекте):
— Храмы отдадут часть своих богатств, которые без пользы хранят в складах. Прекратим все постройки, отзовем часть крестьян, налоги поднимем. С завтрашнего дня приступай к делу. Созовем верховных жрецов храмов, они тебе помогут. Пирамиду не уменьшай ни на один палец.