Она будет украшением храма и привлечет для нас многие пожертвования.
— Может быть, ты и прав, но нужно делать не так, а с согласия ее и родителей. Ты должен это исправить. А юношу мне жаль, он не заслуживает такого.
— Именно ты, святой отец, не должен его жалеть.
— Ты странные речи ведешь, Яхмос! — с недоумением проговорил Птахшепсес.
Яхмос пристально, не мигая, смотрел выпуклыми черными глазами на собеседника.
— Нет, святой отец! Ты более других заинтересован, чтобы скульптор исчез.
— Но почему?
— Давно уже замечают, что он не спускает глаз с твоей дочери, и она отвечает взаимностью.
— Тия? — взволнованно прошептал Птахшепсес и бессильно откинулся на спинку кресла. Младшая Ипут, резвая и беззаботная, даже не пришла ему в голову. Перед ним возникли мечтательные глаза старшей. Девушке уже четырнадцать лет. Пора замуж. А они с женой все отказывают женихам, все медлят... И жених есть. Настойчивый, красивый, царского рода. Вот уж два года добивается ее руки. Он представил себе Инара. Ах! Как нравился ему этот юноша! Вспомнилось утро, когда скульптор появился в саду для работы. Тогда Тия побледнела, но они с женой не придали этому значения. Теперь ему многое объяснилось в поведении любимой дочери. Если бы этот юноша был знатным! А вдруг это станет известно многим... Его, верховного жреца, засмеют. Его семья станет посмешищем при дворе. Этот Инар околдовал всех своими ясными глазами, умными и добрыми. Даже сыновья в восторге от него. Но выдать за него Тию! И в то же время давно забытое чувство от воспоминания собственных юношеских волнений вызвало у него глубокую жалость к дочери. Боги! Что он делает? Ведь у Тии такой прекрасный жених. Только она к нему совсем равнодушна. Скользит глазами, как по пустому месту. И как это он, отец, умудренный опытом, не понял раньше, что нельзя приближать к дому красивых молодых людей, когда в семье есть девушки-невесты. В словах коварного жреца не приходилось сомневаться. Ясно стало, что Яхмос и ему подставил ловушку, чтобы облегчить свое дело. Как же опасен его помощник... Он только теперь понял и поверил тем, кто раньше предупреждал его. Он у него в руках. Но нельзя допустить, чтобы изнеженная дочь была женой ремесленника, работала на зернотерке, стирала. Может быть, Яхмос и прав. И еще придется его благодарить за своевременное предупреждение.
Яхмос поглядывал на верховного жреца и опускал глаза, в которых искрились насмешка и торжество.
Побледневший, как полотно, Птахшепсес, наконец, пришел в себя.
— Откуда ты взял, что моя дочь увлечена скульптором?
— Я наблюдал это не раз. Она даже бледнела при виде Инара. Об этом и слуги твои говорят.
«Он даже знает, что говорят мои слуги. Вот даже как!» — думал Птахшепсес, все больше поражаясь.
— Неужели об этом есть разговоры в городе?
— Пока еще нет. Но они будут непременно. Ты должен их предупредить. Ты знаешь, что любовь не признает сословий. Тебе будет спокойней, если его не будет.
— Как не будет? Я ни в коем случае не соглашусь на казнь. Тем более что наш храм обязан ему лучшим своим украшением.
— Но в начале разговора ты, святой отец, сам предложил это, — ядовито напомнил Яхмос.
Птахшепсес устало возразил:
— Но я не знал причины его поступка.
Птахшепсес опять представил глаза дочери, когда она все узнает. Нет! Ради нее он должен смягчить участь Инара.
— Что же ты предлагаешь?
— Я согласен заменить казнь южными золотыми рудниками.
— Это одно и то же. Казнь — быстрая смерть, южные рудники — тоже смерть, только более мучительная и медленная. Заменим их каменоломнями Туры. Это суровое наказание.
— Так и решим, святой отец! — Яхмос низко поклонился.
— Девушку, сестру Инара, отпусти к родителям, если она не хочет быть жрицей.