...Сзади послышались чьи-то шаги. Гриновский подождал немного, потом обернулся и увидел, как в кусты вдруг порскнула какая-то сутулая фигура. Необычность ситуации сначала позабавила Гриновского, но потом ему стало как-то не по себе: не понравилась ему эта чрезмерная сутулость. Ну, да осталось всего ничего до дачи.
На улице было уже совсем темно, и Гриновский немало удивился тому, что на даче не увидел ни единого огонька, а ведь он по телефону договорился, когда придет за вещами. Осторожно открыв калитку, Гриновский тихо, почти крадучись, стал пробираться к дому. Неожиданно где-то в глубине дачи прозвенел звонок, потом громыхнула дверь, и на крыльце возникла чья-то тень. В лицо Гриновскому ударил луч света, раздался щелчок, и кто-то крикнул:
- Убирайся, гадина!
Гриновский поначалу едва не рассмеялся, но, приглядевшись, понял, что на него наставили двустволку.
- Э-э, поосторожней! Уберите ружье! Я - бывший хозяин дачи!
Когда ружье опустилось, он с обидой сказал:
- Я - Гриновский Алексей Аполлинарьевич. А кто вы?
- Я? - человек на крыльце даже растерялся. - Я... сторож. Михаил Кузьмич меня нанял до весны, когда начались все эти безобразия. - Сторож нервно хихикнул. - Кто-то все время шарит по даче и в кладовке...
Не слушая больше сторожа, Гриновский выхватил у него фонарь и бросился к кладовке. Замок был сорван. Коробка с пенальчиками лежала почему-то на виду. Гриновский приподнял крышку, и ему стало не по себе: четырех пенальчиков на месте не было...
5
Уже позже, когда тело пострадавшего лежало в вагончике медчасти, накрытое простыней, капитана Баранова осенило: пальцы и татуировка. Пальцы были непомерной длины, и в каждом - по четыре фаланги, а татуировка на тыльной стороне ладони изображала спираль. Спираль как-то странно поблескивала, фу-ты, черт! Баранов даже вздрогнул: померещилось ему, что ли? Вот и опять... Он еще раз внимательно посмотрел на татуировку - даже в сумраке полярной ночи был заметен ее мерцающий свет. Баранов поежился. То-то и оно... Выходит, не зря он тогда засомневался, у труб-то.
Он медленно вышел из вагончика и оглянулся. Так. Для начала надо запереть дверь и опечатать вагончик.
Теперь Баранов заставил себя не думать об этих странностях. Ему надо было решить более существенную проблему: как сообщить начальству о случившемся - радийной связи не было из-за помех в эфире. "Не иначе магнитная буря", - подумал он. Пришлось от руки написать донесение и на вездеходе отправить до ближайшего телефона.
Много проще оказалось со свидетелями. Они буквально наперебой рвались к капитану со своими показаниями. Баранов оккупировал контору и только в двенадцатом часу ночи мог подвести для себя некоторые итоги. Показания свидетелей ничего толком не объясняли. Ни того, откуда появился этот неизвестный, ни того, какие силы привели эти многотонные трубы в движение. С такими мыслями он и отправился спать.
Проснулся Баранов от громкого стука. Под окном стоял некто в расстегнутом ватнике поверх нижнего белья, в валенках и без шапки. Его голову и плечи запорошило снегом, в глазах стоял испуг, и он орал:
- Мертвец пропал! Товарищ капитан, скорее! Пропал он!
- Кто пропал? - открывая дверь, недовольно заметил Баранов. - Какой мертвец? Объясните спокойно, что там у вас случилось? И вашу фамилию - для начала.
- Прокопьев Игорь Семенович, - сразу подобрался человек в ватнике. Электрик я. Так вот... - усевшись на предложенный стул, продолжил он: Вчера-то аврал у нас был, потом эта история с трубами... Я, когда поздно ложусь, сплю плохо. В общем, проснулся, когда пяти еще не было. Слышу вдруг - громкий такой звук с улицы. Тут до меня и дошло, что это в медчасти стекло тюкнули, с той стороны звенело. Ну, я в ватник - и на улицу. Все точно - стекло в санчасти было выбито. Глянул я внутрь: простыня на полу, а жмурика нету. "Уперли", - думаю. Что делать? Сначала рванул было вам сообщить, а потом сообразил: надо же их догнать, не могли они далеко уйти с трупом-то... Ну, я по следу, завернул за вагончик, а там... Мать родная! - Электрика буквально затрясло. - Труп-то как есть живой стоит и на меня смотрит! Здесь, товарищ капитан, каюсь - потерял равновесие. В стену вагончика тут, видать, головой и тюкнулся... В общем, Санек меня подобрал, когда на работу шел. А то бы замерз совсем...
Осмотр на месте добавил к рассказу электрика немного. Вчерашний снег был плотно утоптан, а свежие следы за два часа благополучно замело.
Вроде бы дело складывалось так: какие-то преступники подбросили тело неизвестного, для маскировки его порядком изуродовали, развалив пирамиду, а потом похитили, испугавшись экспертизы. Версия получалась довольно складной, но вот маленькая деталька все портила: стекло в вагончике было выбито изнутри. И еще эти пальцы и татуировка...
Днем в городке стало шумно. Понаехали люди из треста, комиссия по технике безопасности и еще из окружного УВД.
Молодой, да, видать, из ранних, лейтенант из управления так "объяснил" Баранову, что и как произошло:
- Преступники эти - любители черного юмора. Как они лихо напугали Прокопьева ожившим покойничком! Опять же с "побегом" трупа: дверь опечатана, окно выбито изнутри. Мистика, да и только! А все очень просто ничего не стоило пробраться в мед часть через этот вот люк.
В полу вагончика действительно имелась крышка. Под ней был закреплен ящик, в котором медсестра Зоя держала кое-какие лекарства. Можно было этим путем попасть в вагончик. Можно. Но на картонных коробках с лекарствами, покрывавших дно ящика в несколько слоев, не было никаких посторонних следов. Не трогали эти коробки с места, давно не трогали. Как же лейтенант не видел этого?
Врач, которому Баранов рассказал о фалангах пострадавшего, особой заинтересованности к подобной информации не проявил: "Подумаешь, четыре фаланги! А вы видели детей некоторых алкоголиков?"
Когда Баранов заговорил о необычайной татуировке с экспертом, тот прочитал ему целую лекцию, из которой следовало, что старые виды татуировок и методы их нанесения (в них-то Баранов и сам неплохо разбирался) уходят в прошлое, а на смену им...
Словом, всем хотелось объяснить необычное обычным, и чисто по-человечески это было понятно. А потому, когда Баранов подавал рапорт о ходе следствия, майор Манохин попросил его дружески: "Убери ты, капитан, это место, про пальцы. Тела-то все равно нет, а мне с таким докладом к начальству, сам понимаешь..."
6
Размышляя о своем желании принести пользу всему живущему, я тащился по пыльной немощеной дороге к густому кустарнику на самой окраине поселка. Придя на искомое место, я, как и договорились, свистнул два раза. На мой призыв тут же объявился Максим.
- Ну? - коротко осведомился он.
- Вот... - я протянул ему сверток. - Костюм и ботинки. Пришлось поторговаться на толкучке. Есть еще майка, лыжная шапочка, шарф, солнцезащитные очки. - И чувствуя, что прямо-таки начинаю дрожать от волнения (я боялся, как бы Максим не воспринял мой вопрос свидетельством авидхъи [авидхъя (санскр.) здесь - невежество]), решился спросить: - А тебе не кажется, что мы делаем ошибку?
- Нет, не кажется, - ответил Максим жестко.
- _Правильно_ ли мы поступаем? - все же уточнил я.
Максим усмехнулся:
- Поступки совершает каждый из нас. Стань сам владыкой над собой, не будет над тобой владык!
- Хорошо, - согласился я. - Но если у нас возникнут какие-то отношения с _ним_, - я ткнул пальцем в сторону кустов, - в нас появится привязанность, потом страсти и страдания. Ведь так, кажется, говорит Будда?
- Не все ли равно? Нельзя жить по заданной схеме, - прекратил прения Максим и исчез в кустах.
Мне всегда хотелось думать, что и я значительно продвинулся по Восьмеричному Пути [Восьмеричный Путь - одно из основных положений буддизма, так называемый "путь к освобождению от уз перерождений и обретению нирваны" (санскр.), буквально - угасание, остывание], приблизился, как минимум, к шестой ступени [шестая ступень - так называемое "правильное волевое усилие", то есть полный самоконтроль], но вид нашего нового товарища, внезапно появившегося передо мной и облаченного в кошмарный фиолетовый костюм, в шапочке с надписью "KIWI", бросил меня в дрожь. Даже огромные солнцезащитные очки, почти в пол-лица, не могли скрыть неандертальского облика нашего спутника.
- Федор! - гордо и торжественно, даже, как мне показалось, с какой-то тайной гордостью, представил его Максим. Обретший имя поправил очки и приветливо откликнулся:
- Уу-у-ух!
Затем по его телу пробежала короткая судорога. Федор расправил плечи, руки его словно укоротились, и на короткий миг я увидел перед собой как бы самого себя. Я вспомнил первый вечер нашего с Федей знакомства. Тогда он тоже вытворял подобные штучки, только давались они ему с заметным трудом, и полного сходства со мной достичь ему так и не удалось.
- Прекрати, Федя, - остановил его Максим. - Нам предстоит долгая дорога, и не надо, чтобы кто-нибудь видел, как ты меняешь свое тело.