– Вот именно что приказала! Господь свидетель, никогда еще мадемуазель не обращалась со мной так дурно! До сих пор не могу поверить… После стольких лет! А ведь говорила, что мы – подруги… Есть от чего расстроиться! Если так пойдет и дальше, я соберу чемодан и уеду. Ан-Дао меня заменит. Терпению этой молодой дамы можно позавидовать!
– Такие решения не принимают в спешке, Октавия! Мы должны пережить это испытание вместе, как одна семья. Я только что был у Огюстена Лубе. Поверь, разговор у нас получился пренеприятный. А теперь я хочу услышать твое мнение. Говори правду, не опасаясь меня обидеть!
Губы славной женщины задрожали, на глаза навернулись слезы.
– Я сама не своя! Только и думаю, что о нашей Энджи! Бросили ее в тюрьму, как преступницу! И малышку Розетту с ней! А ведь сколько этой девочке довелось выстрадать! И мы с мадемуазель ничего про это не знали…
Октавия сказала достаточно. Теперь Луиджи знал, на чьей она стороне. Вздохнув с облегчением, он дал волю своим эмоциям – обнял пожилую женщину, почти такую же рослую, как он сам.
– Спасибо! Ты, в отличие от матушки, понимаешь, что бывают разные обстоятельства… И сердце у тебя доброе, – шепнул он ей на ухо.
Растроганная домоправительница заплакала.
– Мсье Луиджи, вы голодны? – спросила она с той же сердечностью, с какой он разговаривал с нею.
– Есть мне совершенно не хочется, а вот кофе выпью с удовольствием. Мне нужно поговорить с матушкой. Она уже легла?
– Нет. Она в гостиной, у камина, и Ан-Дао с ней. Вот уж кого Господь благословил ребенком! Девочка только кушает да спит и совсем не плачет.
Луиджи рассеянно кивнул. Несколько часов ушло на беготню, разговоры и размышления о том, как защитить жену, но тревога никуда не делась. Необходимость действовать только отсрочила осознание масштаба трагедии, которую всем им предстояло пережить. О, как страстно он желал вернуться в прошлое и сделать так, чтобы ничего этого не случилось! Он уже скучал по Анжелине. Внезапно его посетила мысль, от которой захотелось плакать: почему, ну почему он не захотел тогда положить руку на круглый нежный животик своей жены?
«Если она проведет несколько месяцев в тюрьме, я не почувствую, как шевелится мой ребенок в материнском чреве! – сказал он себе, осознавая впервые всю важность этого простого прикосновения. – Я сбежал, как болван, в тот вечер, когда она сказала, что ребенок шевелится!»
– С вами все хорошо, мсье Луиджи? – с тревогой уставилась на него Октавия. – Вы побледнели как полотно!
– Нет, Октавия. Но победа все равно будет за нами. Так должно быть!
Он подошел к матери, пребывая в странном состоянии: он был счастлив – и в то же самое время он был в отчаянии. Закутанная в большую розовую шерстяную шаль, мадемуазель Жерсанда сидела и смотрела на огонь. Голова ее покоилась на спинке кресла. Ан-Дао устроилась на полу, по-портновски поджав ноги, и напевала протяжную колыбельную на родном языке.
– Добрый вечер, матушка! – ласково проговорил он.
Пожилая дама не спешила поприветствовать его, продолжая смотреть на пламя в камине. Луиджи нагнулся и поцеловал ее в лоб.
– Матушка, давайте помиримся! Мне очень жаль, что все так вышло. Вы огорчены и разочарованы, я это знаю, но я нуждаюсь в вас, в вашей поддержке! Я не знаю, что мне делать.
Жерсанда удостоила сына взглядом. В ее голубых глазах он прочел глубочайшую печаль и… отчаянную решимость.
– Я не оставлю вас в беде, мой сын! Вы – моя семья, мои дети. Неблагодарные, совершающие дурные поступки у меня за спиной, но я все равно вас люблю. Придет день, когда я прощу Анжелину, и в стремлении приблизить этот момент я сделаю все, чтобы вызволить ее из беды. Малыш, которого она носит, родится в достойных условиях, я поклялась себе в этом! Ты, Жозеф, появился на свет на чердаке, в самой убогой обстановке. Анри испустил первый крик в пещере, в горах. И я решила, что у этого ребенка будет и мягкое ложе, и чистые простыни, и батистовые пеленки! Завтра ты поездом поедешь в Тулузу. Мы должны нанять отличного адвоката!
До этих пор молчавшая Ан-Дао погладила пожилую даму по колену, желая ее утешить. У Жерсанды было время посвятить ее во все детали происшествия.
– Я заплатил тюремному смотрителю и виделся с Анжелиной, – сказал Луиджи. – Она не падает духом и хочет самостоятельно защищаться в суде. Она не перестает меня удивлять!
– Ваша супруга – необыкновенная женщина, – осмелилась выразить свое мнение юная аннамитка. – Она способна побороть всех демонов! Это начертано на Небесах, так что ничего не бойтесь!
Глава 11 Ради любви
Сен-Жирон, в доме на улице Вильфранш, в тот же вечер, суббота, 27 мая 1882 года
Дома судьи Пенсона не оказалось. Леонора долго стучала в дверь, потом вышла на улицу и направилась к тому месту, где оставила свой экипаж. Макэр посмотрел на нее с издевкой, однако она ничего не заметила. Подумав немного, молодая женщина приняла решение.
– Сделаем круг по центральным улицам, – сухо распорядилась она. – Сейчас поезжай к Гран-Кафе. Мне нужно кое с кем повидаться. Если повезет, я его увижу и окликну.
Женщина умирала от страха при мысли, что ей, возможно, придется вернуться в мануарий, не переговорив с любовником. Правда, предстоящий разговор с судьей пугал ее не меньше. С самого начала интимной связи они встречались только в его квартире, а во время воскресных визитов Пенсона в дом Лезажей делали вид, что едва знакомы. Если бы не обстоятельства, Леонора ни за что не поехала бы к Альфреду вечером. Она знала, что чаще всего он ужинает в каком-нибудь заведении с хорошей кухней в Сен-Жироне.
Одевалась она в спешке, забыв свое обычное кокетство, волосы уложила кое-как и надела маленькую шляпку с вуалью.
«Наверное, я ужасно выгляжу! Я даже не накрасилась!» – подумала она, когда экипаж сдвинулся с места и обитые железом колеса заскрежетали по мостовой.
Кружение по узким, плохо освещенным улицам старинного городка, расположенного на берегах речки Сала, не доставило Леоноре ни малейшего удовольствия. Она так и не смогла привыкнуть ни к здешнему климату (в Арьеже было намного холоднее, чем на острове Реюньон), ни к архитектуре, типичной для маленьких французских городков. «Эти высокие дома из серого камня, тесно прижавшиеся друг к другу, – что в них может быть красивого?» В этот вечер Леонора острее обычного ощущала себя жертвой, по воле Гильема изгнанной из земного рая и обреченной жить в стране, которая так и не стала для нее родной. И, как ни странно, мыслями она часто возвращалась к Розетте, служанке Анжелины.
«Я видела ее лишь однажды, когда приносила Эжена на осмотр в диспансер. Девушка сидела за письменным столом Анжелины и делала заметки. Хорошенькая, совсем юная, улыбчивая… Неужели ей и вправду довелось пережить этот ужас?»
Об отце, умершем, когда ей было десять, у Леоноры остались светлые воспоминания. Богатый плантатор обожал свою дочь и всячески ее баловал. Он подарил ей пони, как только девочка подросла настолько, что могла учиться верховой езде.
«Гильем в чем-то прав… У нас было беззаботное детство и счастливая юность, но сколько на свете тех, кому повезло меньше! Тех, кто замерзал зимой и голодал. Отец Розетты, вероятно, был горьким пьяницей, раз опустился до насилия над собственным ребенком! И легко ли оправиться после пережитого жертве изнасилования? Но Розетта производит впечатление девицы спокойной и благоразумной, она научилась читать и писать… Наверняка это все святая Анжелина: взяла под свое крыло, дала ей крышу над головой, согрела, наняла учителя!»
В глубине души она попыталась найти хоть частичку ненависти к сопернице, но так и не отыскала.
– И правда, что такого плохого она может мне теперь сделать? А я отправила ее в тюрьму, в то время как она ждет ребенка от своего мужа!
Слезы горечи и сожаления потекли по ее щекам. Она смахнула их кончиками пальцев.
– Мадам, мы как раз перед Гран-Кафе! – крикнул ей Макэр.
– Не кричи! Ни к чему привлекать всеобщее внимание, – произнесла Леонора, чувствуя, как учащается сердцебиение.
Погода в этот весенний вечер стояла прекрасная. Посетители ресторана расположились на террасе. Между круглыми столиками, покрытыми белыми скатертями, сновали официанты с подносами. Маленький оркестр на эстраде под молодыми платанами играл вальс. Взгляд Леоноры заскользил по лицам трапезничающих. Очень скоро она узнала профиль Альфреда Пенсона. Любовник сидел с бокалом в руке. Компанию ему составляли двое весьма элегантно одетых мужчин.
– Боже мой, это он! – прошептала она, вздрагивая при мысли, что нужно подойти к нему и заговорить.
Судья, в костюме и шляпе, кивал, и вид у него был озабоченный. Леонора все никак не могла решиться. Макэр спросил с козел:
– Мне ехать к гостинице Отель-де-Пирине, мадам?
– Нет. Жди меня здесь!
Дрожа от волнения, Леонора открыла дверцу и спустилась по откидной лесенке на землю. Всей душой она желала, чтобы любовник увидел ее и подошел, избавив ее от необходимости выносить любопытные взгляды всех этих незнакомцев и незнакомок. Она была болезненно кокетлива и чувствовала себя неуверенно ненакрашенной и без остальных женских штучек, поэтому этот момент переживала особенно мучительно. К счастью, лошадь Лезажей заржала, приветствуя коня из упряжки фиакра. Несколько мужчин машинально посмотрели в ее сторону, в их числе оказался и Альфред Пенсон. Он сразу узнал карету Лезажей и… Неужели Леонора? Молодая женщина сделала ему знак подойти.