Могу тебя заранее уверить, что мы с Люсьеном видели бы этот брак с величайшим удовольствием; мы лучшего ничего не желаем.
— Спасибо, спасибо, Мишель; но родители твои…
— Уж будто они так строги и неприступны? Ответь мне, положа руку на сердце, на вопрос, который я тебе сделаю.
— Ты этого желаешь?
— Я даже требую твоего честного слова, что ты ответишь прямо, без обиняков.
— Так спрашивай, я готов.
— Любишь ты мою сестру?
— Люблю, — едва слышно промолвил Ивон с опущенными глазами.
— Обязуешься ли ты просить руки ее перед отъездом?
— Ни за что на свете, хоть бы умирать приходилось с отчаяния.
— Хорошо же; на что ты не решаешься, то исполню я. Руку сестры я попрошу за тебя.
— О, друг сердечный, ты спасаешь мне жизнь! — вскричал Ивон, бросаясь приятелю на шею.
— Следовательно, ты рассчитываешь на благоприятный ответ, лицемер?
Молодой человек молча поник головой.
— Полно, развеселись, Ивон. Я дал тебе слово и, кто знает, не придется ли мне самому привезти тебе ответ, которого ты ждешь, если оправдаются слухи, разнесшиеся о войне. Надейся, друг, и уезжай спокойно; что бы ни случилось, в неведении я тебя долго не оставлю. Однако, нас, кажется, зовут; надо вернуться к веселым товарищам и теперь уже ни о чем более не думать, как о том, чтобы забавляться вместе с ними.
— Спасибо, Мишель; более чем жизнью, счастьем, буду я тебе обязан, если ты доставишь мне благоприятный ответ.
— Не говори об этом, Ивон.
Бал был в самом разгаре. Студенты и студентки вальсировали и прыгали с увлечением просто отчаянным. Пиво лилось разливанным морем. Крики, песни и смех сливались со звуками, все более и более резкими, деревенского оркестра.
Мишель и его друг вмешались в группы танцующих и вскоре не уступали в воодушевлении никому. Мишель потребовал от приятеля этой последней жертвы. А тот, с сердцем, исполненным надежды, не долго сопротивлялся его убеждениям.
Часам к одиннадцати вечера веселые посетители Робертсау не менее весело отправлялись обратно в Страсбург по образу пешего хождения.
На другое утро в пять часов Люсьен и Мишель провожали Ивона Кердреля на станцию железной дороги.
— Я полагаюсь на твое слово, — сказал Ивон, обнимая Мишеля.
— Будь спокоен.
Пора было расставаться. Раздался свисток, поезд тронулся и вскоре скрылся из глаз двух братьев, которые медленно направились домой, опечаленные разлукой с другом.
Когда Мишель подходил к дому отца, он увидал ожидавшего его вестового дивизионного генерала. Взяв бумагу, которую подал ему солдат, он пробежал ее глазами и быстро передал брату, не говоря ни слова.
Это был приказ из военного министерства, которым Мишелю Гартману предписывалось явиться в полк, из отпуска по болезни, к 20-му июля.
Было 4-е число и молодому офицеру оставалось провести не более трех дней в кругу родных.
— Видно, я привезу Ивону обещанный ответ скорее, чем сам это думал, — пробормотал он, складывая приказ, который ему возвратил Люсьен.
— Какой ответ?
— Скоро узнаешь, брат. Они вошли в дом.
Глава II
Как Мишель Гартман научился языку цветов
Филипп Гартман пользовался в Страсбурге большим почетом.
Его высокое положение в коммерческом мире было приобретено долголетним трудом. Основание его фирмы относилось к началу XVII века, и с той поры она не выходила из их рода. Строгая честность, чистота нравов, обширный кругозор и сила ума давали ему полное право на одно из первых мест между самыми уважаемыми гражданами города.
Он был председатель коммерческой палаты, муниципальный советник и, так сказать, отец всех бедных города, которых не только с чванством, но даже тайно наделял каждый год через посредство жены щедрым подаянием.