– Черт знает что! – Пайе впервые казался почти растерянным. – У меня есть свидетели. Мои люди, вы, капуцин, рыбак, наконец, но кто в здравом уме поверит в эскадрон тающих на глазах убийц?
– А надо? – лениво откликнулся Поль. Отряд пробирался низиной вдоль ручья, вившегося среди невысоких, но крутых скал. Пайе еще ничего не объявлял, но он сдался и, хоть и не прекращал поиски, вел их все ближе и ближе к Реке.
– Мне нужно что-то доложить.
– Ну и докладывайте на здоровье. Если вы, само собой, не хотите прихватить денежки и перебежать к колбасникам. Будете паинькой, и актуальный Клермон вернет вам прадедов титул… Да не смотрите вы на меня так, я понимаю, что вы не вор и не изменник, просто новая сплетня не так уж плоха. Судите сами: алеманы подмяли Хабаш и подумывают – пока только подумывают – об Аксуме. Тамошним негусам без нас не отбиться, но и нам колбасники под боком без надобности. Саванна, по сути, ничья, но на картах ее помечают как территорию Республики. Покойный царек за десяток винтовок перебежал бы хоть к хабашитам, хоть к Тубану, с этим-то вы согласны?
– Да!
– Отлично. Не сегодня завтра наши милые соседи попытаются проглотить Аксум. Я как сотрудник «Бинокля» нежно люблю мсье премьера, но он подожмет хвост, который у него, между нами говоря, и так куцый. Мы профукаем сперва Аксум, затем – саванну, ну а потом дойдет до Шеаты с ее плантациями и до настоящей войны, к которой Кабинет, в отличие от Легиона, не готов. А теперь представьте, что алеманы узнают про озерную резню и наш рейд. Они судят о других по себе, и они увидят предупреждение: «Не лезьте на нашу территорию. Мы готовы и, если что, миндальничать не станем».
– То есть вы предлагаете соврать?
– Я ничего не предлагаю, просто всегда представляю версию – любую! – на бумаге. Лично я своих читателей кормить аргатами на бледных конях не возьмусь.
– Но других-то версий нет. И банды нет… Постойте-ка!
Дюфур охотно придержал рыжего. Очередной спуск к воде проходил у подножия скалы, в данный момент служившей местом отдыха стада из трех-четырех десятков павианов, гамадрилов, анубисов, черт знает как эту погань правильно звать. Песочно-серая шерсть почти сливалась с того же цвета камнями, но обезьяны не собирались прятаться. Сначала они заорали, подняв скандально-рыночный гвалт, потом одна, здоровенная, чем-то швырнула в проезжавшего внизу легионера. Лошадь дернулась, солдат выругался, обезьяны пришли в восторг.
Вслед за свежими экскрементами, что было противно, унизительно, но не опасно, вниз полетели камни: сперва мелкие, но потом под ноги лошади младшего из лейтенантов плюхнулся немалый осколок. Лицо Анри стало жестким.
– Помнится, вы хотели посмотреть, на что способна моя игрушка? Пожалуйста!
Почти тридцать шагов, как на глаз определил Поль, но для хорошего стрелка это не проблема. Серая туша покатилась вниз; еще два выстрела, и оба столь же точны. Стадо, бросив бомбардировать кокатрисов, кинулось вверх, но капитан достал еще пару дряней, правда, одна оказалась лишь раненой и с визгом забилась на скальном карнизе. Пришлось потратить шестой выстрел.
– Все. Для револьвера теперь слишком далеко. – Анри принялся перезаряжать свое оружие. – Что скажете?
– Э-э-э… Остается признать, что этот этап я проигрываю с разгромным счетом. И ладно: такая скорость и точность весьма неуместны на дуэлях. Пойдут сплошные покойники, что как-то неприлично… О чем мы говорили?
– О том, что мне докладывать, а вам – писать. Поступайте как хотите, но имейте в виду, что мой полковник узнает все.
* * *– Черт знает что! – Ле Мюйер поднял глаза на подчиненного. Стояла середина июня, и за окном колыхался серый занавес ливня. – Я вам верю, не могу не верить, но для рапорта такое не годится… В Алможеде не поймут, выше – тем более. Нужно нечто другое, что не задевало бы… честь Легиона и не воняло серой.
– Хорошо, – угрюмо произнес Анри, – пусть будет сговор гаррахов с колбасниками или еще что-нибудь. Только, ради всех святых, пишите сами.
Эпилог
– Мы же с вами цивилизованные люди. – Генерал с мягким укором смотрел на посмуглевшего и постройневшего журналиста. – Ле Мюйер защищает подчиненных, но вы? Неужели вы думаете, что я накажу своих кокатрисов за то, что они обошлись без судебных проволочек?
– Не думаю. – Дюфур глотнул местного вина, при всей своей необычности очень пристойного. – Но я видел этих аргатов собственными глазами. В алых шаммах и на молочно-белых конях. Впрочем, в отличие от ле Мюйера и Пайе я понимаю, что можно предлагать начальству и публике, а что лучше оставить при себе. Ваши подчиненные заслужили панегирик, и они его получат, а читатели получат экзотику, намек на алеманские происки и уверенность как в том, что Легион порвет в клочья всех, кто встанет на его пути, так и в необходимости продвижения в Аксум. Кстати, мне понадобится ваша фотография.
– Разумеется, вы ее получите. – Мягкий укор сменился горделивым блеском, подбородок непроизвольно вздернулся – отважный и верный сын Республики уже видел себя на страницах «Бинокля». – Я несказанно рад нашему сотрудничеству.
– Я тоже, – заверил Поль.
– Кстати, мой друг, – генерал слегка понизил голос, – я обдумал наш прошлый разговор и согласен, что «Письма из Алможеда» должны быть продолжены. Конечно, я не Дирлен…
– Вы и не можете им быть, – утешил понявший, к чему идет, репортер, – наше время требует иных людей и иного подхода.
– Да-да… Но, решившись в некотором смысле взяться за перо, я нуждаюсь в совете. Как вы думаете, с чего лучше начать?
– Начните с него, – репортер указал на картинку с рассевшимся на карте кокатрисом, – вернее, с его прадедушки. Если не ошибаюсь, в 1798-м «Нью Тайм» опубликовала карикатуру, где нашего любимого петуха изобразили изрядно ощипанным, с вырванным хвостом, но в знаменитом берете первого консула. Консулу это так понравилось, что он заказал копию, только ободранный петух на ней превратился в пусть небольшого, но смертоносного монстра. Вышло столь удачно, что капрал так с кокатрисом и не расстался; их разлучила только смерть. Когда же Вторая Республика восстановила в правах петуха, изгнанный с герба кокатрис задержался в Экспедиционном легионе, склоняя зарящихся на наш кофе альбионцев и алеманов к скромности.
– Я бы не хотел лишний раз вспоминать басконца, – забеспокоился генерал. – Понимаете…
Дюфур понимал прекрасно, просто ему захотелось проверить.
– В таком случае начните со своего приезда, с того, как вам, еще молодому полковнику, чудились за глухими стенами сказочные сады и смуглые красавицы в невесомых шелках. Это вне политики, и это понравится, как и завуалированные намеки на знатность. Сейчас голубая кровь в моде, а Конвент, уничтожив дворянские книги и королевский архив, дал каждому гражданину право на прадеда-герцога.
– А вы шутник. – Командующий откинулся на спинку стула и расстегнул верхнюю пуговицу. – Впрочем, мой дед и впрямь был графом, а ваш?
– Я внук имперского капрала и правнук бондаря, – сказал истинную правду Дюфур и откланялся. Его ждали визит к губернатору, прогулка по кофейным плантациям, Долина Царей, и, черт возьми, он так пока и не добрался до границ Хабаша!
Ящерица с белой отметиной
Глава 1
На внутренней стороне до боли знакомой стеклянной двери красовался свежий газетный лист. Наметанный взгляд Дюфура тут же определил, что его фельетон занимает лучшее место на полосе и фельетон этот уже четвертый из шести отправленных пантелеграфом из Помпей. Спешка не удивляла: прения в Национальном Собрании были в разгаре, и патрон лил на мельницу премьера любую воду, какую только мог выжать из сотрудников и новостей.
Поль с усмешкой повернул надраенную папашей Леру ручку и оказался на широкой лестнице, одновременно роскошной и неопрятной. Подзабытый запах типографской краски, светильного газа и табака подтверждал – он вернулся туда, где ему надлежит быть, и никакие саванны, хасуты и бабуины не стали и не станут его настоящей жизнью. При всей своей экзотичности они слишком примитивны, а следовательно, неизменны, читай – скучны.
– Кого я вижу! Дюфур! – Коллега Руссель тоже неизменен. По крайней мере в пристрастии к обтягивающим брюкам и туфлям с чрезмерно острыми носами.
– Собственной персоной, дружище.
– А ты похудел.
– А ты нет.
– В парламентах не худеют. Ты в самом деле трогал гепардов?
– Нет, но мне о них рассказал старик-туземец, пока кобра, которую он заклинает, чистила зубы.