- Дадада, - вяло отзывается опарыш, и слышу, как он падает в кровать.
Я даже к Веронике не вернулся. Просто перекатился на другой бок и испуганно уставился в темноту. Сон всё больше одолевал меня, а сознание вспоминало каждую мелочь дня, и страх всякий раз новым кольцом обвивался вокруг сердца. Что если опарыш прав? Как так удачно он отгадывал сегодня каждый шаг?
Чёрт!!!
Артём, о чём ты думаешь? Ты в себе или нет? Лежишь и осмысляешь бредни мелкого идиота?
Так во мне боролись разные точки зрения ещё долго, прежде чем беспокойный сон про-глотил меня.
ПОХОРОНЫ ПУСТОТЫ
Уже утоптана земля,
И на нее цветы легли,
И все молчат, она одна
Еще кричит из-под земли.
The Matrixx
Я Сам
*
Мне казалось, что я только что закрыл глаза, открываю, а уже солнце бьёт в окно. Ночь пронеслась тёмным беспокойным пятном. С тяжёлой головой я уставился на телефон, что спал на соседней половинке кровати. Сердце заколотилось, я схватил его и активировал экранчик. Внизу высветилось:
10.30
24 июл.
Я откинулся на подушку и засмеялся про себя.
- Опаааарыш, ты мой слуга на весь день, - говорю я и смотрю на пустую кровать в углу. Гадёныш, уже слинял. Конечно, теперь весь день будет скрываться по друзьям, чтобы долг не отдавать, но я завтра ему припомню.
Тащусь в ванную чистить зубы. И всё же, я дурак. Поверил мелкому. Убить его мало! Выставил меня идиотом, хотя, троллинг тонкий, достойный восхищения. Поэтому, как только увижу опарыша, сначала восхищусь им, а потом убью. Да. Молотком, как он вчера и просил.
Дом пустовал. Отец на работе, мать, вероятно, снова в магазинах, опарыш смылся. Я вновь делаю себе яичницу. Как-то отец, узнав, что я фигачу её каждый день, заметил:
- Мне бы так, но с моим холестерином яйца я вижу только во сне.
Шутка мне показалась пошлой. Я посмеялся, но всякий раз как лезу утром в холодиль-ник, задумываюсь, вдруг есть яичницу каждый день и правда вредно? Хотя, в тринадцать ты вообще не веришь слову вредно. Поэтому, завтракаем в классическом варианте.
После, ещё несколько часов я пропадаю в сетях, в надежде выловить Веронику. Она то ли спит, то ли занята иными делами, меня даже укол ревности пронзает. Что в её жизни может быть важнее меня?
В итоге вновь звоню Стёпке и иду к нему. Серый возле дома занимается машиной, хотя, чёрт возьми, он всегда занимается ей. Русая голова выглядывает из-за открытого бампера, рука, сжимающая отвёртку, приветливо машет мне.
Тётя Марина, мать Стёпки и Серёги, усаживает нас пить чай с вишнёвым пирогом, который испекла сама. Мать у моего друга вообще приветливая, любящая сразу всех людей на планете, поглощённая собственным садиком во дворе, а также готовящая всякие вкусности из ягод и фруктов. Серый, вероятно, в неё пошёл.
А вот отец у Стёпки наоборот, часто ворчал, слова из него не вытянешь. И характер его подтверждался вытянутым лицом, острым носом и тонкими губами. Такими я себе часто представлял фашистов.
За ленчем мы беседовали в основном о девчонках, впрочем, о чём ещё могут говорить ребята. Хотел дорассказать о вчерашней выходке опарыша, но разговор сразу пошёл о слабом поле. В общем, в тот день, мы решили опять с ними погулять, но до тех пор, пока они не позвонили и не вышли в сеть... неплохо бы порубиться в какую-нибудь игруху.
Компьютеры стояли и в комнате Серого и в комнате Стёпки, машины соединялись ло-кальной сетью, поэтому мы немедля ушли в сетевую стрелялку, и день пролетел незаметно.
Прервала меня лишь мама, позвонив и строго спросив:
- Андрей где?
- Наверное, от меня скрывается, - усмехаюсь.
- Он хоть ел утром?
Я пожимаю плечами, поглядывая на прицел в центре монитора, и отвечаю:
- Ну конечно, не пойдёт же он к друзьям на голодный желудок.
- Не задерживайся, - последнее извечное напутствие всех мам.
И снова монстры-монстры-монстры!...
Мы лежим со Стёпкой во дворе и смотрим на облачное небо, затягивающееся сумерками. Серый куда-то смотался, тётя Марина в нескольких метрах от нас окучивает розы.
- Ну что? Будем выискивать девчонок на сегодня? - спрашиваю.
- Думаешь, стоит? - задумчиво говорит Стёпка, жуя стебелёк, кажется, тимофеевки.
- Не знаю, уже поздно, но погулять с ними недалеко от дома можно было б.
- Ты этого хочешь?
- Ну, - я кошусь в сторону тёти Марины и снижаю тон. - Блин, Стёпка. Я всю ночь думал о Веронике. Ты видел её глаза?
Тут я соврал. О глазах Вероники я думал половину времени, остальную половину я очковал, что завтра проснусь снова в двадцать третьем июле.
- Видел, - беззаботно вздыхает Стёпка, глубоким взглядом сквозь очки изучая облака.
- Ты же ведь тоже хочешь погулять с Ольгой?
- Может быть, - отвечает друг.
- Слушай... - я сбиваюсь и стараюсь пробить одно из облаков взглядом. В нашем возрасте, задавая такие вопросы, стесняешься глядеть друг другу в глаза. - А ты с ней целовался уже?
- Естественно, - хмыкает Стёпка.
Мне становится легко, и я тут же признаюсь:
- Я с Вероникой тоже.
Повисает неловка пауза, и Стёпка вдруг говорит:
- Давай я позвоню им.
- Идея на пятёрку с плюсом, - улыбаюсь.
Потом Стёпка достаёт сотовый и набирает номер Ольги. Я не слышу, что она говорит, но ответы Стёпки меня печалят.
- Они не могут, - вздыхает друг, отключая связь. Весь день были в городе, сейчас устали, говорит, как собаки... - Стёпка усмехается и с любовью разглядывает трубку. Ох, я знаю это чувство.
Мне пора бы домой, но хочется ещё полежать в прохладней летней траве и порассуждать о девчонках. Разговор растворяет тебя словно кислота, только нежно и без боли, и твои молекулы рассеиваются в природе. В ласковой лужайке, во вкусном воздухе. Весь мир превращается в одно большое пульсирующее сердце. Он кажется красивым.
Я вытягиваю руку и смотрю на небо сквозь пальцы.
- Завтра обязательно пойдём с ними гулять. Я напишу сегодня Веронике, что если нужно в город, пойдём в город вместе.
- Если Ольга с вами, то и меня берите, - отвечает Стёпка, задумчиво поглаживая корпус телефона.
И мы снова молчим. Два влюблённых подростка.
Домой я возвращаюсь через полчаса, когда сумерки грозят превратиться в ночную тьму, и тётя Марина зажгла в кухне и на крыльце свет.
Мы с папой вернулись домой почти одновременно. Примерно в то время, когда мама начала собирать всех к столу, мы осознали, что Андрюшка не у друзей, он бесследно исчез.
**
Когда новый месяц стучит к нам в дверь, мы не знаем, каков он, пока не мелькнёт его хвост. Этим летом я открыл дверь августу, а на пороге стоял ассиметричный монстр, пу-гающий гнилым запахом и конечно с забинтованным лицом, как у Слендермена. Он протянул ко мне кракеновские щупальца ещё в конце июля, но я не мог сразу их почувствовать.
У каждого человека существует переходный период, когда он из ребёнка превращается во взрослого. И однажды ты оглядываешься назад и говоришь: о, а ведь именно тогда и произошёл обряд инициации.
Двадцать четвёртого июля начался мой.
Кто-то взрослеет после того, как первый раз влюбится, кто-то меняет место жительства, кто-то спасает мир от злобного учёного. Ну... последних я не знаю, а вот первых полным полно. У меня всё началось с исчезновения опарыша.
Двадцать четвёртого поужинал только я. Еда перемещалась по пищеводу нехотя, страх старался вытолкнуть её. Взгляд неотрывно следил за бледной матерью, которая ходила по кухне взад-вперёд и обзванивала всех знакомых. И всякий раз, когда на том конце отвечали нет, лицо мамы становилось ещё бледнее.
Отец уныло клевал хлеб, при этом тревога в его глазах достигла апогея, я никогда не видел папу таким. В итоге, мать обзвонила почти весь район, но Андрюшку никто не видел.
Я признался, что утром встретил лишь пустую кровать, что не знаю даже, завтракал он или нет. Тогда отец почесал под носом и произнёс: