— Сеньор был ранен в руку…
— Черт возьми… Да, неплохо угадано. Выстрел из ружья задел плечо и немного повредил кость. Ты такой хороший врач, чтобы видеть зажившие раны, или, быть может, ты просто черт?
— Нет. Я не дьявол, сеньор. Просто мне очень хочется уйти из Санта-Фе.
— Нариньо плохо обращается с тобой? Бьет?
— О нет.
— Тогда в чем дело?
— Это трудно объяснить, добрый сеньор. Мне очень скучно — и все время кажется, что я способен на нечто большее, чем то, что я делаю здесь.
Питер помотал головой, стряхнул остатки сна и расхохотался прямо в смуглое лицо лекаря.
— А ты остер, подлец. Хочешь золота? Мечтаешь войти в долю?
— Нет, сеньор. Я только врач, мое призвание — лечить людей. Здесь, в Санта-Фе, люди не боятся смерти. Рай, который обещает отец Нариньо, до срока заменил им земную жизнь. Они не держатся за нее и легко умирают, несмотря на все мое искусство. Я много знаю, но святой отец запрещает мне знать больше. Он не хочет, чтобы я превосходил врачей-испанцев. Возьмите меня с собою, сеньор, вы не пожалеете. Я вылечу вас, если вы заболеете или получите рану…
— Чего ты хочешь взамен?
— Свободы. Я хочу, чтобы вы помогли мне бежать из Санта-Фе.
Баррет усмехнулся, глядя прямо во влажные глаза лекаря.
— Я не ворую рабов.
— Я не раб, а свободный человек. Отец Нариньо говорит, что у каждого человека есть бессмертная душа и неприкосновенная воля.
Баррет кивнул.
— Пожалуй, ты, парень, прав. Иди домой, собери свое барахло. Мы тронемся в путь этой ночью, прихвати с собой пару-тройку мулов — тебе ведь известно, где их можно отыскать. И жди меня на южной окраине…
Баррет подождал, пока Франчо уйдет, потом выбрался на улицу и посетил госпиталь. Внутри скупо тлел светильник, в низкой длинной палате спали больные, их оказалось немного — меньше десятка. Старик, похожий на величественную смуглую мумию, вытянулся на циновке. Его широкий рот приоткрылся, в черном провале не белело ни единого зуба.
Баррет осторожно обошел индейцев, сдвинул грубую занавеску и вошел в комнату де Ланды.
Испанец тоже спал. Во сне он казался безобидным. Баррет скептически хмыкнул и тряхнул авантюриста за плечо.
— Вставай, подлец.
— А? Что? Это ты, Питер?
— Да, это я. Собирайся, нам нужно уйти до рассвета.
— К чему бы такая спешка?
— Я собираюсь увести у Нариньо мулов и врача-индейца в придачу.
Ланда сел на постели и провел ладонью по лицу.
— У меня некоторое головокружение, дорогой друг.
— Держаться на ногах сумеешь?
— О да! Если, конечно, постараюсь как следует…
— Старательность пойдет тебе на пользу.
Спустя короткое время две темные фигуры выскользнули в ночь. Близ южной окраины поселка к первым двум фигурам незаметно присоединилась третья. Мулы — трое верховых и один груженый — беспокойно переступали копытами. Чуть слышно брякала сбруя.
— Ну что же, прощайте, отец Нариньо, — мрачновато сказал Баррет. — Вы точно подметили, я и впрямь мерзавец. Хорошо хоть, что вам не довелось увидеть мой отъезд.
Священник его не услышал — он мирно спал у себя дома, и сны про покинутый Шайр Айленд на долгие часы заслонили для него все.
Ланда довольно ловко влез в седло, хлестнул животное и повернул его прочь от Санта-Фе. В небе чудесно сиял Сириус. Копыта мулов стучали по обломкам базальта. Тройка беглецов верхом уходила на юг.
Глава 9. Город Бога
Редколесье кончилось. Террасы Лос-Тустлас остались на севере, и снова потянулись густые заросли влажных лесов.
Баррет устал, лес нагонял на него сон, ехали цепочкой по узкой тропе, которую сумел отыскать Франчо. Трясли шеями мулы, с листьев часто капало.
— Здесь везде так сыро?
— Местами попадаются возвышенности — там посуше будет, кое-где остались старые дома великих племен.
— Что за племена?
— Мои предки называли себя мешиками, а вождя племени звали Теноч. Боги заставили Теноча уйти из страны Астлан и обосноваться в этих местах. Вождь города Кулакана задумал истребить пришельцев, но племя успело переселиться на небольшой островок посреди озера. Со временем мешики укрепились на острове, построили дамбу и приняли название ацтеков. Вождем их стал Ицкоатль.
— Там было хорошо?
— Там было много золота, а еще там резали людей, сеньор Баррет. Их приносили в жертву на алтарях, и кровь стекала по камням храмов. Людей убивали более ста лет, пока не пришел Кортес.
— Его конкистадоры тоже перерезали кучу народа.
— Что верно, то верно, сеньоры. Но с золотом вышло не так просто. Монтесума, последний правитель нашего народа, сдался испанцам и согласился принять христианство. Однако вскоре он умер, а жрецы спрятали сокровища, белые их пытали, но это не помогло. Кортес остался ни с чем. Рассказывают, что он потом умер в бедности.
— А от чего умер Монтесума?
— Пришла эпидемия оспы, и он заболел. Хотя ходили слухи, будто его, как предателя, прикончили ацтеки. Или ацтеки прокляли, а испанцы прикончили… Некоторые верят, что вождь жив до сих пор. Кто знает? Про это сочинили много легенд.
— Теперь в Теночтитлане пусто?
— Почти что. Мешитли, родственник моей матери, остался там, чтобы ухаживать за алтарями. Но не подумайте лишнего, сеньоры, в Теночтитлане больше не режут людей…
Тропа шла в гору. Через два часа мулы остановились, позвякивая упряжью. С уступа песчаника открывался вид на заболоченный лес.
— Смотрите, озеро Тескоко, — сдавленно прошептал де Ланда.
Он дрожал, но не от страха. Баррет хорошо видел жадную сумасшедшинку в глазах испанца. Остров посреди озера Тескоко, на взгляд Баррета, занимал примерно десять квадратных миль. Тучи москитов вились над водой.
— Как туда лучше попасть, Франчо?
— Если быстро, то пройти по дамбе. Но я слышал про ловушку, сделанную из огня.
— Она до сих пор действует?
— Бог знает, я бы лучше обошел ее по воде. Если мы стреножим мулов, оставим их здесь и возьмем каноэ моего брата, то не придется проверять.
Баррет кивнул.
Было довольно тихо — шумел только ветер, чуть приглушенно и тревожно свистели птицы. Где-то поодаль сама собой чавкала болотная грязь.
— Голодные духи казненных белыми жрецов выходят на охоту, — пробормотал метис себе под нос.
Смуглый цвет щек полукровки от страха линял прямо на глазах.
— Эй, ты! Бояться надо было раньше. Выше голову, если ты и впрямь свободный человек, а не беглый раб священника Нариньо.
— Вам легко говорить, сеньор. Вы белый с востока, из божественного племени потомков Кетцалькоатля.
Зубы у лекаря слегка стучали.
— Это как? — удивился пират.
— Я расскажу эту историю… Потом. Если, конечно, мы доживем до вечера.
Ланда коротко расхохотался, обнажив белые зубы.
— Бросьте, друзья, опасности нет никакой. Мертвые ацтеки не кусаются.
* * *…Каноэ ткнулось в берег до странности беззвучно. Сероватый туман медленно наползал от воды, он уже окутал людей по пояс. Под ногами хрустело. Круглый предмет, оказавшийся черепом, откатился в сторону. Череп явно не относился ко временам Кортеса, он выглядел свежим, на костях сохранились остатки кожи, сорванной когтями падальщиков.
— Тут был бой? — почти беззвучно прошептал Ланда.
Испанец обнажил клинок. Баррет коротко кивнул.
— Да. И наш метис явно не договаривает.
Верхняя балка ворот наполовину зарылась в почву. Каменные косяки еще держались, Баррет прошел между ними, на миг ощутив на себе тревожную магию заброшенного места. Дом из песчаника притулился у бывших ворот — возможно, когда-то он был сторожевой будкой, но контуры строения выглядели непонятными и чужими.
— Осторожно! Не ходи! — заорал Ланда, но Баррет уже шагнул в пыльную сумрачную пустоту давно покинутого жилья.
Под подошвами снова остро хрустели кости. «Сколько же их?»
Глаза Баррета уже привыкали к полумраку — он невольно присвистнул. Гроздья летучих мышей — скопище кожистых крыльев, лапок и острых зубов — облепили стены.
Баррет тронул крайнюю тварь большим пальцем — зверек не шевелился, его тельце оказалось пустым и легко крошилось от прикосновения.
Летучая мышь околела во сне и осталась висеть среди живых, мертвых или умирающих зверьков — дни, месяцы или годы, до тех пор, пока не истлеют лапки и тонкая шкурка не распадется в прах.
Припомнив повешенного Кэллоу, Баррет осторожно отдернул руку.
— Мир тебе, бродяга.
— Питер, вылезай! — доносилось снаружи.
Он, наоборот, забрался поглубже в темноту, нагнулся и поднял острый угловатый предмет…
Каменный топор, в пятне света обточенный камень отливал буро-зеленым и оказался довольно острым. Нефрит? Баррет осмотрел добычу, смахнул с лица паутину и мусор, подозрительно похожий на сухой мышиный помет, и убрал находку за пояс.