— Ты что, еще спишь?! — заулыбавшись и прихихикнув, спросила Вика, окинув меня с головы до ног изумленным взглядом.
— Здорово… Проходи… — буркнул я и распахнул дверь настежь. Вика шмыгнула в прихожую и заговорила быстро, словно оправдываясь, снимая ловкими движениями руки босоножки:
— Твоя мама уже минут двадцать как ушла на работу, я видела ее с балкона… Вот я и подумала, что ты, по крайней мере, уже не спишь.
Одной рукой я протирал слипающиеся глазах, другой — показал Вике в сторону моей комнаты, приглашая ее пройти. Она поняла без слов, привыкшая к моим причудам. Я захлопнул входную дверь. Уже из моей комнаты Вика, видимо, как всегда усевшись на диван, заговорила спокойнее, с расстановками:
— А знаешь, я принесла тебе книгу, в подарок!
— Какую? — открыв дверь в ванную и приостановившись, спросил я.
— Автор — Гуревич…
— Да Бог с ним, с автором, — называется как?
— А называется: «Возрожден ли мистицизм?»
Наступила пауза…
— Ты что замолчал? — обеспокоилась Вика. — Тебе не нравится название?
— Ночь продолжается! — произнес я громко.
— Что? Какая ночь?! Что ты там говоришь?
— Нет, ничего… О чем книга, говорю? — Я еще стоял у входа в ванную.
— Мис-ти-ка… — заклинающе прошипела Вика.
— Какая мистика? — шутливо осведомился я.
— Ты что, не знаком с этим словом? — обрадовалась она и с восторгом знатока добавила: — Потусторонние дела!..
— А, хорошо! — отозвался я уже из ванной. — Я сейчас приду полистаю и оценю, только умоюсь.
— Давай быстрее, я…
Вика еще говорила что-то вдогонку, но, заглушив ее голос, из открытого крана вонзилась в мои ладони шипучая струя воды, и мелкие брызги ударили мне в лицо…
Умывшись, я закрутил кран, вода перестала шуметь, и снова проявился голос Вики. Я слышал, как она читала вслух выдержки из принесенной книги и комментировала их. Я сдернул с вешалки мягкое полотенце и начал промокать лицо, потом присел на край ванны. Я отчетливо слышал все, что говорила и читала Вика, но до моего сознания сквозь барьер прошлой ночи доносились лишь обрывки некоторых фраз:
— «Разве не представляет интерес тот факт, что, например, новое «тело», которое якобы…» — Вика останавливала чтение, приводила в пример свою двоюродную бабку — трижды умиравшую. И снова продолжала читать: «Астральное тело» оказывается…»
«Ночь продолжается», — подумал я, но к следующему отрывку прислушался по-внимательнее: — «Характерно, — громко продолжала читать Вика, — «что обычные, «земные» реакции в известной мере смещаются, становятся более причудливыми. Например, одна женщина, «наблюдавшая» себя и то, что происходило возле санитарной машины, со стороны, видела все крупным планом, и, напротив, отдаленно. Это напоминало своеобразный «наплыв» при киносъемке. Изменение пространственной перспективы несомненно отражает определенные особенности…»
Я поднялся с ванны, повесил полотенце на вешалку и быстрыми шагами, стремительно вошел в свою комнату.
— Ну-ка, дай книгу, я гляну, — потребовал я.
— На, — Вика кокетливо протянула мне книгу.
Я впился в абзац, только что прочитанный Викой. Перечитал его дважды. Захлопнул книгу и осторожно положил ее на журнальный столик поодаль.
— Ночь продолжается, — произнес я, уже как заклинание, откровенно глядя Вике в глаза, и ухнул на диван.
— Ты что, не выспался? — спросила она и подсела ко мне поближе. Я улыбнулся и попытался ее обнять. Она отпрянула на другой конец дивана к окну.
— Перестань! — она поправила юбку. — А знаешь как мне досталась эта книга?..
— Знаю! — отмахнулся я.
— Как? — назойливо спросила Вика.
— В наследство от трижды умершей бабки! — наигранно обижаясь, ответил я. Вика снова подсела ко мне, прилегла на мои колени. Я нагнулся и поцеловал ее в губы.
— Понимаешь, — сказала она, — я вчера ехала очень поздно вечером домой, от подруги, конечно, на автобусе… В салоне было только два пассажира, я и еще один тип в очках, одно стекло треснутое зигзагом, вот так, — и она указательным пальцем начертила зигзаг в воздухе возле моего глаза. — Не доезжая универсама, водитель остановил автобус, вышел в салон и потребовал предъявить билеты для контроля. Я тут же предъявила. А тот, в очках, билета не имел, долго рылся по карманам, но не нашел денег заплатить штраф. И тут он неожиданно обратился ко мне и предложил купить у него эту книгу. Я отказалась, мол, зачем она мне, да еще — за три рубля! Тип начал меня упрашивать, убеждать, что книга хорошая и что ее можно вполне подарить жениху или, на худой конец, — соседу.
— На худой конец, соседу, — вмешался я, — имеется в виду — мне… Мне, на худой конец!.. Так-так… И что же было дальше? — я покачал недовольно головою, подчеркивая иронию и шутку.
— Ну перестань перебивать! — не замечая, а может, не принимая моей шутки, оправдывалась Вика. — На худой конец — слова не мои, а того типа!..
— Так, значит, не твои?.. — допрашивал я.
— Нет! — Вика сделала вид, что обижается всерьез, а может и действительно обиделась.
— Точно не твои? — не успокаивался я, входя в азарт.
— Нет, нет, нет! Дурак! — не выдержала Вика.
— Кто дурак?! — торжествующе стиснув Викины щеки в своих ладонях, промычал я.
— Ты! — вырываясь, выкрикнула Вика.
— Кто-о? — наигранно устрашающе протянул я.
— Ты, ты, ты, ты, ты…
Но больше уже никаких слов у Вики не вырвалось. Все вокруг покачнулось и словно остановилось… Я надолго поцеловал Вику в губы…
Вынырнув из-под моей головы, Вика снова села рядом со мной. Поглаживая мои волосы, заглядывая как-то нетерпеливо в мои глаза, она заговорила ласково, полушепотом:
— Когда я услышала, что книгу можно подарить соседу, — я разжалобилась и купила ее, — уплатила штраф за этого идиота! Вчера было слишком поздно заходить в гости, вот я сегодня с утра пораньше и принесла книгу — тебе…
— Спасибо, — щекотно я прошептал в самое ухо Вике. Она хихикнула и, словно маятник, откачнувшись в сторону, снова прильнула ко мне. Я обнял ее плечи. С минуту мы сидели молча.
— Сережа, почему ты до сих пор не женишься?
— Человек должен сделать что-то сам, — сказал я, — понимаешь, сам, как человеческая единица, а потом уже продолжить свой род. Мое убеждение: человек не может получить морального права продлевать свой род, если он не самореализован, не самовыразил себя, себя… Понимаешь?..
— По-твоему, я поспешила и не имею морального права иметь Оксанку? удивилась Вика.
— Женщина другое дело, — пошутил я.
— А что, женщина — не человек по-твоему?!
— Я еще не разобрался в этом.
— Ну, у тебя и философия! Ну, ты и даешь! — расхохоталась Вика. Скорее разбирайся, а то…
— А то что? — игриво прислушался я.
— А то, — Вика плотно прижалась ко мне так, что хрустнули у нее косточки. — А то. Я не знаю, что я с тобой сейчас сделаю!..
— Ну вот, и нечеловеческие объятия! — съязвил я.
— Женские объятия, женские, — подсказала Вика, заглядывая мне в глаза.
— Да, уж это точно, — нечеловеческие, — утвердительно кивнул я…
Неожиданно Вика словно опомнилась от забытья, словно пришла в себя:
— Мне уже пора идти домой, — сказала она решительно.
— По-сиди еще, пожалуйста, — попросил я.
— Оксанка может скоро проснуться — кормить ее надо будет. А тебе уже скоро на работу!
— Вот еще! — возразил я. — Я еще с полчаса могу быть дома.
— Ну хорошо… Ты будь, а я пошла.
Я с неохотой проводил Вику. У входной двери она остановилась.
— Я завтра утром загляну, можно?
— О чем речь! — повеселевши, ответил я. — Приходи обязательно. Я буду ждать — не человека!
— Женщину, — тихо добавила Вика, как-то задумчиво и нежно.
Я немного сконфузился и добавил:
— И женщину тоже, — и я прикоснулся губами к Викиной щеке. Вика ушла.
Я подошел к зеркалу в прихожей и пристально посмотрел себе в лицо:
— Тридцать, — рассуждал я про себя, — седые волосы частенько вырываю, и до сих пор в чем-то не уверен. А Вике — двадцать, но она уже успела пожить замужем и разойтись… Решительная она все-таки… В шестнадцать родить Оксанку!
Наскоро позавтракав, я ушел к себе в комнату и прилег на диван поваляться минут пятнадцать и тут вспомнил, что именно сегодня хотел начать заниматься Хатка-йогой и проснулся для этого пораньше, а вот не получилось.
Я оглянулся на журнальный столик и прочел на корешке подаренной мне книги таинственную надпись: «Возрожден ли мистицизм?»
КЛАДБИЩЕ
Лежа на диване, я закрыл глаза и совершенно неожиданно для себя стал вспоминать события трехдневной давности…
Могила была еще совсем свежая. Из-за громадных венков выглядывала табличка с фотографией нового покойника. Надпись на табличке гласила: «Незнамышев Валерий Геннадьевич 1970–1988 гг.» Бумажные цветы перешептывались на догоравшем ветерке вечера. Они шелестели, словно высушенные под солнцем. Я неторопливо проходил мимо, осторожно шагая по узкой ветвистой тропе между могил, и невольно посматривал на фотографию Незнамышева. Казалось, с какой-то безысходностью «осматривается» покойник вокруг… Повсюду теснились накренившиеся в разные стороны кресты, словно некогда расшатанные сумасшедшими ветрами. Послышался громкий шорох в глубине кладбища. Точно огрызнувшись на кого-то, протяжно и злобно вскрикнула ворона. Она встрепенулась в небо и, бесшумно пролетев почти над моей головой словно черная тряпка, упала за высокий и сучковатый куст сирени напротив… Я посмотрел ей вслед, огляделся по сторонам и, смахнув ладонью засохший комок грязи с почерневшей доски, присел на теплую от солнышка деревянную лавку у могилы друга…