Через пару минут, не более, Саймона начала раздражать рука Илейн, обвивающая его назойливым кольцом; он резко поднялся с кресла, отчего его подруга навзничь повалилась на сиденье, а игривые взвизги ее призваны были» по всей видимости, изображать испуг. Женщина распростерлась в кресле с развязностью, вызвавшей у Фенелы глубокое чувство гадливости.
И девушка была далеко не одинока в своей реакции на позорное зрелище. Оглядевшись по сторонам, Фенела наткнулась взглядом на лицо My и поняла, как трепещет девочка при мысли: что же подумает теперь сэр Николас о ее семье?
Повинуясь стремительному порыву, Фенела рванулась к Илейн.
— Позвольте, я помогу вам, — предложила она, буквально силой вытаскивая женщину из кресла.
Холодные пальцы Илейн вцепились в пальцы девушки, и Фенелу пронизала дрожь отвращения и неприязни. Илейн поправила на плечах свалившиеся бретельки вечернего платья и пригладила волосы, вяло пытаясь убедиться, что с прической все в порядке.
Затем она двинулась по направлению к Саймону, складывая свои пухлые губки в причудливую гримаску, к какой она прибегала всегда, когда особенно желала привлечь внимание окружающих.
— Саймон, дорогой, — с вкрадчивой настойчивостью заворковала она, — ты так неласков со мной вообще, уже давно так неласков! Ты, надеюсь, не забыл свое сегодняшнее обещание переделать портрет, а? Может, прямо сейчас и займешься?
Фенела так и застыла на месте… Девушке показалось, что отец метнул в ее сторону быстрый, умоляющий взгляд.
— Переделать портрет! — эхом откликнулся он. — Ручаюсь, ничего подобного я не говорил!
— Да нет же, ты сам обещал мне, — настаивала Илейн. — Душечка, Саймон, займись этим прямо сейчас!
Саймон просительно взглянул на свою старшую дочь, и Фенеле пришлось отвечать за него.
— Боюсь, теперь уже слишком поздно менять что-нибудь, — сказала она. — Эта картина уже покинула дом.
Голос Илейн почти сорвался на пронзительный вопль.
— Значит, ее уже отправили в Лондон — торговцам?!!
— Сегодня рано утром, — подтвердила Фенела.
— Но ведь она еще не совсем высохла… ты говорил… ты обещал…
Илейн злобно шипела и брызгала в гневе слюной, ее тело с необычайной силой била дрожь, которую далее просто видеть было невыносимо тяжело.
— А теперь слушай, ты, женщина! — рявкнул Саймон. — Уймись-ка, поняла? Портрет закончен, а готовые работы я никогда не правлю. Если я наговорил тебе три короба всяких обещаний, так это чтоб ты попусту не возникала, ясно? Я и сейчас, если хочешь, могу наплести что угодно, но факт остается фактом: картина завершена и изменена не будет, что бы ты там ни говорила или ни делала.
Илейн разинула рот, и Фенела уже приготовилась услышать пронзительный вопль. Девушка затаила дыхание, замерла в ожидании… секунду… другую… но ничего подобного не последовало.
Вместо этого Илейн, словно отчаянным усилием воли, овладела собой и сузившимися от бешенства глазами взглянула на Саймона; безграничная злоба звучала в ее голосе, когда она произнесла:
— Ты еще горько пожалеешь об этом. — И она повернулась, чтобы оказаться лицом к лицу с Фенелой. — Что касается тебя, тебя…
Что она там собиралась высказать дальше, было подавлено прежде, чем слова сорвались у нее с языка. Рекс с удивительным проворством преодолел расстояние, отделявшее его от бывшей жены, плотно зажал ей рот широкой ладонью и яростно поволок вон из комнаты.
Все произошло столь быстро, что никто не успел произнести ни слова, даже пошевелиться. Дверь с грохотом захлопнулась за супругами, донесся голос Илейн, выкрикивавшей нечто невразумительное, после чего наступила полнейшая тишина.
Фенела почувствовала, как бешено колотится ее сердце, потом увидела лицо My, белое, подавленное, и выражение сострадания на лице сэра Николаса, который никак не мог опомниться от изумления.