Процесс надевания смирительной рубашки мы с Брутом отработали до автоматизма, проделывая это, как пара водевильных танцоров, разучивающих новый танец. И всякий раз оставались довольны собой. Как и в этот раз. Брут посадил Уортона и вытянул его руки ко мне, как дети тянут руки к новой кукле. Сознание только начало возвращаться к Уортону, в глазах забрезжило понимание того, что, если он не начнет сейчас же бороться, потом может быть поздно, но связь между мозгом и мышцами еще не восстановилась, и пока он ее не починил, я натянул рукава рубашки ему на руки, а Брут застегнул пряжки на спине. Пока он справлялся с застежками, я схватил завязки манжет, перекинул рукава крест-на-крест за спину и связал вместе холщовой завязкой. После этого стало казаться, что Уортон сам себя обнимает.
- Черт тебя подери, истукан, ну как там они с ним управляются? восклицал Делакруа. Я слышал также писк Мистера Джинглза, которому будто тоже было интересно.
Появился Перси в мокрой, облепившей тело рубашке от долгой борьбы с вентилем, лицо его пылало от возбуждения. За ним шел Дин с ожерельем багрового синяка на шее, и гораздо менее взволнованный.
- Ну давай. Буйный Билл, - сказал я и поднял Уортона на ноги. Немножко сделай топ-топ.
- Не называй меня так! - резко выкрикнул Уортон, наверное, впервые обнаружив свои настоящие чувства, скинув маску умного зверя.
- Буйный Билл Хайкок не был крутым! Он не ходил на медведя с ножом! Он был таким же бродягой, как Джон Лоу! Тупой сукин сын сидел у двери, и его убил алкаш!
- Боже ж ты мой, целый урок истории! - восклик-нул Брут и вытолкал Уортона из камеры. - Попадая сю-да, никто не знает, что получит, но все будет здорово. Особенно когда здесь такие славные ребята, как ты, это похоже на правду, И знаешь что? Скоро ты сам станешь историей, Буйный Билл. А сейчас пойдешь по коридору, там для тебя приготовлена комната. Освежающая.
Уортон издал яростный, нечленораздельный вопль и бросился на Брута, хотя был запакован в смирительную рубашку и рукава завязаны за спиной. Перси схватился уже за свою дубинку - рецепт Уэтмора на все случаи жизни, - но Дин перехватил его руку. Перси взглянул на него недоумевающе и возмущенно, словно хотел сказать: "После всего того, что Уортон сделал, с тобой, ты еще хочешь меня удержать?"
Брут оттолкнул Уортона назад. Я поймал его и тол-кнул Харри. А Харри толкнул его по Зеленой Миле мимо ликующего Делакруа и безучастного Коффи. Уортон побе-жал, чтобы не упасть лицом на пол, и всю дорогу изрыгал ругательства. Проклятия сыпались, словно искры с элект-рода сварщика. Мы втолкнули его в последнюю камеру с правой стороны, пока Дин, Харри и Перси (который впер-вые жаловался на то, что все время перерабатывает) вы-носили всякий хлам из смирительной комнаты. Пока они это делали, я коротко поговорил с Уортоном.
- Ты думаешь, что крутой, - сказал я, - может, сы-нок, так и есть, но здесь это не имеет значения. Твои дни все равно сочтены. Если нам с тобой будет легко, то и тебе будет легко с нами. Если ты нам добавишь проблем, ты все равно умрешь, только мы тебя сначала заточим, как карандаш.
- Вы будете счастливы, когда мне придет конец, - хрипло проговорил Уортон. Он дергался в смирительной рубашке, даже зная, что ничего из этого не выйдет, его лицо стало красным, как помидор. - А пока я не уйду, я попорчу вам крови. - И он обнажил свои зубы, как злобный бабуин.
- Если ты только хочешь попортить нам крови, то тебе это уже удалось, можешь перестать, - вмешался Брут. - Но пока идет твое время на Миле, Уортон, нам плевать, можешь весь срок просидеть в комнате с мягкими стенами. И носить эту рубашку до тех пор, пока от недостатка кровообращения твои руки не сгниют от гангрены и не отпадут. - Он перевел дух. - Сюда ведь никто не приходит. И если ты думаешь, будто кого-то волнует, что творится с тобой, то ошибаешься. Для всего мира ты уже мертвый.
Уортон внимательно вглядывался в Брута, и краска медленно сползла с его лица.
- Выпустите меня, - сказал он миролюбиво - слиш-ком серьезно, чтобы поверить. - Я хорошо буду себя ве-сти. Честное слово.
В дверях камеры появился Харри. Конец коридора стал похож на блошиный рынок, но мы привыкли все быстро приводить в порядок, раз уж начали. Мы и раньше это делали, мы знали, как надо.
- Все готово, - объявил Харри. Брут схватил за выступ холщовой рубашки, где находился правый локоть Уортона и поднял его на ноги.
- Пошли, Буйный Билл. И постарайся посмотреть на все с хорошей стороны. В твоем распоряжении по мень-шей мере сутки, чтобы запомнить, что нельзя сидеть спи-ной к двери и никогда не стоит откалывать такие номера.
- Выпустите меня, - заныл Уортон. Он переводил взгляд с Брута на Харри, потом на меня, и лицо его снова наливалось краской. - Я стану хорошо себя вести, говорю вам, я усвоил урок. Я... я... у-ум-ммм...
Он вдруг упал на пол, оказавшись наполовину в камере, наполовину на веселеньком линолеуме, дрыгая ногами и корчась всем телом.
- Боже, да у него судороги, - прошептал Перси,
- Конечно, а моя сестра - вавилонская блудница, - невозмутимо произнес Брут. - Она танцует хучи-кучи для Моисея по субботам в длинной белой накидке. - Он наклонился и зацепил Уортона одной рукой под мышкой. Я взялся с другой стороны. Уортон трепетал между нами, как пойманная рыба. Было ужасно неприятно тащить его дергающееся тело и слышать хрипение и пуканье.
Я поднял глаза и на секунду встретился взглядом с Джоном Коффи. Глаза его покраснели, щеки были влажными. Он опять плакал. Я вспомнил Хэммерсмита и его кусающий жест и поежился. Потом снова обратился к Уортону.
Мы швырнули его в смирительную комнату, будто мешок, и смотрели, как он дергается на полу рядом с водостоком, где мы однажды вели поиски мышонка, появившегося в блоке "Г" под именем Вилли-Пароход.
- Мне все равно, если он проглотит свой язык или еще чего и умрет, - сказал Дин хриплым и резким го-лосом, - но подумайте, ребята, сколько потом понадобит-ся бумаг! Мы не будем успевать их писать.
- Да черт с ними, с бумагами, подумай о том, какие слухи пойдут, мрачно сказал Харри. - Мы потеряем эту проклятую работу и кончим тем, что отправимся со-бирать горох на Миссисиппи. Знаете, что такое Мисси-сиппи? Это индейское название задницы.
- Да не умрет он и не проглотит свой грязный язык, - успокоил их Брут. - Завтра, когда откроем эту дверь, он будет как огурчик. Слово даю.
Так оно и случилось. Когда на следующий вечер в девять часов мы привели его обратно в камеру, он был тих, бледен и вроде бы покорен. Он шел, опустив голову, и уже не пытался никого задеть, когда сняли смирительную рубашку, Уортон безразлично смотрел на меня, когда я говорил, что в следующий раз будет то же самое, и ему надо подумать, сколько времени он хочет провести, писая в штаны и кушая детское питание из ложечки.
- Я буду хорошо себя вести, босс, я понял урок, - прошептал он слабым голосом, когда мы запирали его снова в его камеру. Брут посмотрел на меня и подмигнул.
На следующий вечер Вильям Уортон, называющий себя Крошка Билли и никогда - Джон Лоу Буйный, Билл Хайкок, купил шоколадный рожок у старика Тут-Тута. Такое Уортону было строжайше запрещено, но охрана после обеда состояла из временных, я уже говорил об этом, поэтому сделка состоялась. Сам Тут тоже прекрасно знал о запрете, но для него тележка с продуктами всегда была источником дохода, а деньги, как известно, не пахнут.
Ночью, когда Брут обходил камеры, Уортон стоял у двери. Он подождал, пока Брут взглянет на него, а потом хлопнул ладонями по надутым щекам и выстрелил густой и удивительно длинной струёй шоколадной жижи прямо ему в лицо. Уортон запихал себе в рот шоколадный рожок целиком, держал его, пока тот не растворился, а потом мусолил, как жевательный табак.
Уортон с вымазанным шоколадом подбородком пова-лился на свою койку, задирая ноги и хохоча, показывая пальцем на Брута, на лице которого шоколада было куда больше.
- Ха-ха, Черный Самбо, сэр, босс, как поживае-те? - хохотал Уортон, держась за живот. - Господи, если бы это было дерьмо! Как жаль, что это не дерьмо! Если бы у меня было хоть немного.
- Сам ты дерьмо, - проревел Брут, - А теперь, со-бирай чемоданы, сейчас опять отправишься в свой лю-бимый туалет.
Уортона снова запаковали в смирительную рубашку, и опять мы затащили его в комнату с мягкими стенками. На этот раз на два дня. Иногда мы слышали доносившиеся оттуда ругательства, обещания, что он станет хорошим, что он образумится и будет хорошим, что ему нужен врач, что он умирает. Но чаще всего, Уортон все-таки молчал. Молчал, когда мы его выводили, и опять понуро шел, опустив голову, глядя перед собой и не отвечая, когда Харри говорил ему:
- Запомни, все зависит от тебя.
Какое-то время он вел себя нормально, а потом придумывал что-то еще. Почти все, что он пытался выкинуть, делали и до него (разве что этот трюк с шоколадным рожком, даже Брут признал его оригиналь-ным), но его настойчивость пугала. Я боялся, что рано или поздно кто-нибудь допустит оплошность, и тогда придется дорого заплатить. А такое положение могло сохраняться еще долго, потому что где-то у Уортона был адвокат, обивающий пороги и доказывающий всем, как это неправильно убивать парня, у которого молоко на губах еще не обсохло... и который, между прочим, белый, как старый Джефф Дэвис. Жаловаться на это было бесполезно, ведь уберечь Уортона от электрического стула входило в обязанности адвоката. А беречь его в надежном месте входило в наши обязанности. И в конце концов, адвокат там или не адвокат, а Олд Спарки Уортону не миновать.