— Так вам не докладывали?
— Да кто мне станет докладывать? Мне сообщили лишь, что проводилась обычная проверка. Теперь ты, надеюсь, понимаешь, что я имел в виду, когда упомянул о необходимости пропустить тебя через процедуру проверки. ЦРУ ведь никто не контролирует. Ни черта не знаю, кому можно доверять здесь…
— Алекс, — перебил я. — Я намерен полностью порвать всякие отношения с вашей фирмой.
— Ты что, Бен, твердо настроился? — сразу же запротестовал Траслоу.
— Извините, но ради своей безопасности, безопасности Молли… и вашей… я собираюсь на время залечь на дно. Исчезнуть. Порвать всякие контакты с вами и с любым из ЦРУ.
— Бен, послушай. На мне лежит ответственность… это я ведь в первую очередь вовлек тебя в эту заварушку. Что бы ты там ни решил сделать, твое решение для меня свято. Я просто раздваиваюсь: мне хочется, чтобы ты надавил, и интересно посмотреть, что этим бравым ребятам из ЦРУ нужно от тебя. А в то же время хочется уберечь тебя и спрятать где-нибудь за городом, чтобы ты там отсиделся. Даже не знаю, что тебе и посоветовать.
— Не знаю, что за чертовщина приключилась со мной. До сих пор не могу постичь этого и не знаю даже, смогу ли понять когда-нибудь. Но…
— Не имею я права советовать тебе, что делать. Решай сам. Может, хочешь переговорить с Росси, выпытать у него, чего ему нужно от нас? А вдруг он опасен? А может, просто перестарался? Принимай сам решение, Бен. Вот и все, что я могу тебе посоветовать.
— Ну что же, спасибо и на этом, — ответил я. — Я все хорошенько обдумаю.
— Ну а пока, может, я могу чем-нибудь быть полезен?
— Да ничего не надо, Алекс. Пока нет никого, кто бы мог мне помочь.
Не успел я повесить трубку, как раздался другой звонок.
— Звонит какой-то Чарльз Росси, — доложила по переговорнику Дарлен.
Я поднял трубку и спросил:
— Росси?
— Мистер Эллисон, я звоню, чтобы пригласить вас прийти как можно поскорее и…
— Ну уж нет, — резко ответил я. — С ЦРУ я ни о чем не договаривался. Уславливался я обо всем с Алексом Траслоу, да и с ним все договоренности с этой минуты аннулированы.
— Нет-нет, не кладите трубку, подождите минутку!
Но я уже бросил ее.
19Джон Матера, мой брокер с фондовой биржи, так удивился, что насилу смог выдавить из себя:
— Черт побери, ты слышал?
Мы разговаривали по телефонной линии биржи, где записываются все переговоры, поэтому я ответил тоном, будто знать ничего не знаю:
— Чего слышал?
— Ну этот… «Бикон»… что произошло с ним… его приобрела Саксонская корпорация…
— Какой ужас, — вскричал я, притворяясь взволнованным. — А как это скажется на акциях?
— Скажется? Уже сказалось. Они подскочили на целых тридцать вонючих пунктов. У тебя, Бен… да ты же увеличил втрое свои денежки, а день ведь еще не кончился. Ты уже загреб побольше шестидесяти тысяч, что очень даже недурственно за пару часиков работы.
— Продавай акции, Джон.
— Да на кой черт?..
— Продавай, Джон. И немедля.
По некоторым причинам я отнюдь не радовался привалившему богатству, наоборот, ощутил, как меня охватила волна необъяснимого тупого страха. Все случившееся со мной за прошедшие несколько часов я мог как-то оправдать игрой своего воображения, как некое ужасное заблуждение. Но в данном случае я исхитрился прочитать мысли человека, следовательно, узнал его внутреннюю информацию, и вот — конкретный результат моего подленького действия.
Причем моим новым свойством мог воспользоваться и кто-то другой, внимательно за мной наблюдавший. Я понимал, что серьезно рискую, так как Комиссия по контролю за ценными бумагами не дремлет и вполне сможет усмотреть что-то нечестное в моем быстром обогащении. Но я сильно нуждался в деньгах и поэтому позволил себе воспользоваться своим даром.
Я быстренько дал указания Джону, как поступить с деньгами, на какой счет их перевести, а потом позвонил Эдмунду Муру в Вашингтон.
В трубке долго раздавались длинные гудки — автоответчика Мур не признавал и всегда считал подобные хитроумные штучки бестактными. Я уж было собирался положить трубку, но тут в ней прорезался чей-то мужской голос.
— Да?
Голос явно не Эда, говорит какой-то молодой мужчина, да еще начальственным тоном.
— Позовите, пожалуйста, Эда Мура, — попросил я.
— А кто говорит?
— Его приятель.
— А как зовут этого приятеля?
— Не ваше дело. Позовите тогда Елену.
Из глубины комнаты доносились рыдания женщины, то усиливающиеся, то затихающие.
— Кто там меня спрашивает? — послышался откуда-то издалека ее ломающийся голос.
— Извините меня, сэр, но она не может подойти к телефону, — объяснил мужчина.
Женщина зарыдала еще сильнее, а потом я разобрал и слова:
— О Господи Боже мой! Деточка моя, детка…
Тут раздались судорожные мучительные всхлипывания.
— Что за чертовщина там происходит? — не сдержавшись, закричал я в трубку.
Человек на том конце провода прикрыл трубку рукой, посоветовался с кем-то, а потом ответил:
— Мистер Мур скончался. Его нашла мертвым супруга всего несколько минут назад. Самоубийство. Извините меня. Это все, что я могу сказать.
Меня как обухом по голове хватило, я не мог вымолвить ни слова.
Эд Мур… самоубийство? Мой дорогой друг и учитель, такой тщедушный, взбалмошный и вместе с тем столь сердечный старикан. Я был шокирован, потрясен столь основательно, что даже слез у меня не было.
Быть того не может.
Самоубийство? Он упоминал что-то смутно о нависшей над ним угрозе и об опасениях за свою жизнь. Да, конечно же, нет тут никакого самоубийства. Но все же, когда мы с ним говорили, он показался мне каким-то расстроенным, немного сбитым с толку.
Эдмунд Мур мертв.
Нет, это наверняка не самоубийство.
Я позвонил в Массачусетскую больницу и попросил подозвать Молли, ибо верил в ее здравомыслие, полагался на ее советы, в чем, собственно, и нуждался сейчас, как никогда прежде.
Было от чего перепугаться не на шутку. Молодым разведчикам, только что поступившим на секретную службу, присуще свойство подавлять в себе чувство страха и сводить его на нет, ибо они считают, что тем самым проявляют силу воли и способность управлять собой. Но опытные ветераны хорошо знают, что страх может оказаться их самым надежным и ценным союзником. Поэтому следует всегда прислушиваться к своему врожденному чутью и полагаться на него.
И вот теперь моя интуиция подсказывала, что мой нежданно-негаданно приобретенный дар поставил меня и Молли перед очень серьезной угрозой.
Молли долго искали по всей больнице, наконец, дежурный телефонист прокуренным голосом сказал:
— Извините, сэр, ее телефон не отвечает. Может, мне соединить вас с кем-нибудь из отделения интенсивной терапии?
— Да, пожалуйста.
К телефону подошла какая-то женщина и ответила с испанским акцептом:
— Извините, мистер Эллисон, но она уже ушла.
— Куда же?
— Домой. Минут десять назад.
— Как это?
— Она ушла как-то сразу. Сказала, что ей нужно срочно уйти, что-то связанное с вами. Я была уверена, что вы в курсе дела.
Положив трубку, я кинулся к лифту. Сердце у меня неистово забилось.
Дождь лил как из ведра, потоки воды хлестали под напором шквального ветра. Над головой низко нависли свинцовые тучи, перемежаясь с желтоватыми просветами. Мимо пробегали люди в непромокаемых макинтошах и дождевиках, порывы ветра выворачивали у них черные зонтики.
Пока я бежал от такси до парадной двери, успел промокнуть до нитки. Уже смеркалось, но в доме нигде не горел свет. Странно как-то.
Я буквально влетел в переднюю. Почему она пришла домой? Ведь она должна дежурить в больнице всю ночь напролет.
Первое, что мне бросилось в глаза, — выключенная охранная сигнализация. Означает ли это, что она уже дома? Молли ушла утром после меня, а она всегда такая аккуратная, даже, может быть, чересчур, и никогда не забывала включать сигнализацию, хотя в доме не было ничего ценного, на что можно позариться и стащить.
Отпирая дверь из передней в комнаты, я заметил и вторую необычную вещь: кейс Молли, стоящий тут же, — она никогда не расставалась с ним, куда бы ни шла.
Значит, она должна быть дома.
Я включил свет и тихонько поднялся по лестнице к спальне. Свет там тоже не горел, Молли не было. Тогда я быстро поднялся по лестнице к другой комнате, которую она приспособила под свой кабинет, несмотря на царящий в нем из-за ремонта беспорядок.
Никого нет.
Тогда я позвал:
— Молли?
Никакого ответа.
В крови у меня резко подскочило количество адреналина, в голове завертелись всякие мысли.
Если ее здесь нет, тогда, может, она задержалась в пути? А если так, то кто и зачем вызвал ее домой? И почему она даже не позвонила мне?