Он смотрел, как она наклонилась, поворошила поленья в камине, разбив то, что, по ее мнению, было слишком велико, после чего придвинула к камину экран. Разогнулась, откинула со лба локон, тряхнув головой. Боже, какие у нее красивые волосы! Густые и здоровые, и такого изысканного оттенка. «Такая симпатичная женщина», — подумал он.
И эта «симпатичная женщина» уверенной походкой подошла к его столу и залезла в нижний выдвижной ящик. Достала оттуда колоду карт, затем, небрежно отодвинув в сторону его парламентские документы, разложила пасьянс. Кажется, солитер. Ему нравилось то, что оба они столкнулись с одной проблемой. Он боролся с бессонницей с помощью поэзии, она — с помощью карт.
Стюарт оперся на локоть, опустил одну ногу на ступеньку ниже — принял наиболее удобную позу, чтобы спокойно понаблюдать за развитием событий.
Она бросала карты с удивительным проворством. Он ни разу не видел, чтобы кто-то так быстро их раздавал. Она могла бы запросто найти работу в казино где-нибудь в Монте-Карло, Да, зачем искать стихи, если наблюдение за Эммой Хотчкис само по себе было развлечением? И удовольствием.
Прошла минута, другая, и Эмма, хмуро поглядев на расклад, вдруг подняла руку, быстро перебирая пальцами карты, недовольно шмыгнула носом, после чего раздраженно все смешала. Некоторые карты соскользнули и упали на пол по обе стороны стола. Эмма встала, наклонилась и подняла несколько карт с пола — наугад. Но она не положила их на стол, не стала тасовать вместе с остальными. Что она собиралась делать? Стюарт скосил глаза и слегка подался вперед, глядя, как она идет к темному окну. Она повернулась к нему спиной. Когда она сделал шаг назад, он чуть не упал со стремянки. Она положила одну из карт на слегка вздернутый нос мраморного бюста дяди Теодора — в выемку между скошенным лбом и носом. Дядя Тео сразу стал похож на циркового тюленя. Нет, она не испытывала ни малейшего уважения к виконтам Монт-Виляр. Никакого почтения к его предкам. Стюарт улыбался — в этом они с ней были похожи.
— О да, радостно хихикая над своим трюком, сказала Эмма. В пустой библиотеке каждое слово было отчетливо слышно. — Тебе это к лицу. Если бы только хозяин дома был здесь, я бы вот что ему сделала. — Она шлепнула дядю Тео картой по уху.
Стюарт смотрел, как она разложила еще три карты веером, осторожно поместив их туда, где старина Тео прижимал кулак к углублению под кадыком. Дядя Тео превратился в подобие тюленя, жонглирующего картами — три карты у груди, одна на носу.
Эмма попробовала просунуть карту между его поджатыми губами, но карта там не хотела надолго задерживаться. Пока она пыталась все же зафиксировать карту у него во рту, поворачивая ее так и эдак, одеяло соскользнуло у нее с плеча. Волосы ее в свете лампы сияли, как чистое золото, и струились, как шелк. Неодобрительно пощелкав языком, Эмма подхватила одеяло, сползшее чуть ли не до колен, и водрузила его на место. «Фея, — подумал он. — Подруга эльфов». Необычная — это русское слово всплыло у него в памяти. Казалось, оно лучше всего подходило к этой женщине. Действительно, она была единственной в своем роде.
Одеяло снова соскользнуло: с одной стороны его было слишком много, с другой — слишком мало. Эмма осталась в рубашке. Шелк струился по телу, облегая то одну выпуклость, то другую, повинуясь каждому ее движению. Спереди рубашка имела украшение в виде заглаженных складок, но на ней эти складки выглядели совсем не так, как на нем, — они подрагивали при колыхании ее груди, подрагивали, когда Эмма смеялась, а смеялась она так легко и беззаботно, так заразительно, как никто из его знакомых женщин.
Стюарт почувствовал некоторое шевеление в области лона и опустил глаза вниз. Вдруг он ощутил, что наблюдать за ней — не такое уж невинное занятие.