Но избытка спокойствия у Харта Маккензи как раз и не наблюдалось. Более того, Элинор знала: когда он вернется в Лондон, спокойствия будет еще меньше.
— Может, мне тогда уйти? Может, оставить тебя одного присматривать за баржей?
— Нет, — ответил Харт поспешно. И тотчас же его тяжелая ладонь опустилась ей на плечо. — Ты промокла. Давай спустимся вниз. Я хочу показать тебе баржу.
Он потащил ее вниз по ступенькам к каюте, затем рванул на себя дверь и втащил Элинор внутрь.
Стук дождя превратился в глухую дробь по крыше и по стеклам окон. А в углу каюты шипела маленькая печка. Тут действительно было очень спокойно и уютно.
— Я никогда раньше не бывала на баржах, — сообщила Элинор, обводя взглядом каюту.
Цыгане, хотя и были бродягами, имели уютный дом. Небольшая печка давала хорошее тепло. Над печкой висели начищенные до блеска горшки и сковородки. Койки в дальнем углу были застланы цветными одеялами, а на скамейке под окнами лежали вышитые подушки, в которых Элинор узнала работу Эйнсли.
— Я подумал, что тебе здесь понравится, — сказал Харт.
— Насколько я понимаю, сражаться с наемными убийцами во время увеселительной прогулки тебе не пришлось, — заметила Элинор.
— Нет. — Харт покачал головой.
Всего одно слово в ответ — а ведь она чуть не сошла с ума от волнения!
— Я говорю об этом спокойно, Харт, но я так боялась…
Она умолкла, сжав кулаки; ей так хотелось броситься ему на шею — и в то же время ужасно хотелось молотить кулаками ему в грудь. Чтобы воздержаться и от того и от другого, Элинор скрестила руки на груди.
Тут Харт приблизился к ней и, сбросив свой плащ, взял ее за плечи и привлек к себе.
Его поцелуй был страстным и яростным. И в нем не было нежности, но чувствовалось отчаяние.
«Ты нужна ему», — тут же вспомнились Элинор слова Йена. Она прижала ладони к груди Харта и ощутила гулкое биение его сердца. При этом рубаха его была мокрой и холодной, а губы — горячими как огонь.
Она потянула его за рубаху. Пуговицы на ней были частично оторваны, частично расстегнуты.
— Нужно ее снять, Харт. Иначе ты простудишься и заболеешь.
Он тут же стащил с себя рубашку и бросил на пол. Под рубахой не было белья — лишь загорелая кожа.
Харт подвел Элинор к теплу печи и снова привлек к себе. Его следующий поцелуй оказался еще более страстным.
Впившись пальцами в его обнаженные плечи, Элинор поцеловала его в ответ. А он, целовал ее с жадной ненасытностью, и вскоре она почувствовала, что все ее тело запылало словно огонь. В какой-то момент она вдруг ощутила, как Харт расстегнул верхнюю пуговицу ее платья, а затем провел горячей ладонью по ее шее.
Прервав наконец поцелуй, он ловко расправился с остальными пуговицами лифа и стянул платье вниз до половины. Внезапно глаза Харта потемнели, и он снова впился поцелуем в ее губы. Минуту спустя, отстранившись немного, он пробормотал:
— Элинор… Эл… — На губах его появилась лукавая улыбка. — Эл, мне кажется, я вижу тебя в одном корсете.
Сердце Элинор забилось сильнее, и ее опять окатило жаром.
— А я все время вижу тебя в одном килте, Харт. Впрочем, у меня есть и фотографии, на которые я могу при желании полюбоваться.
Его улыбка стала еще шире, и теперь перед Элинор был тот самый Харт Маккензи, в которого она когда-то влюбилась.
— Что мне делать с тобой, плутовка? Что делать нам обоим?
— Мой отец заказал фотографическую аппаратуру, чтобы поснимать флору Беркшира. Возможно, он разрешит мне попользоваться камерой…
Харт рассмеялся.
— Делай что хочешь, но только… — Он стянул вниз ее корсет, затем проворно распустил шнур корсажа, и шнуровка под его пальцами расслабилась. — Но только ты должна позволить мне фотографировать тебя.
— Позировать тебе? Боже, нет! Я стесняюсь…
Харт спустил с ее плеч узкие бретельки корсажа и проговорил:
— Это будут фотографии для личного пользования. Только для тебя и для меня.
— Хм… хорошо, — прошептала Элинор. — Я подумаю об этом.
Харт улыбнулся и лизнул ее губы.
— Если хочешь увидеть меня без килта, ты должна согласиться на мои условия.
Элинор вспыхнула.
— Я же сказала, что подумаю.
— Знаешь, Эл, как только я поцеловал тебя в лодочном сарае, я сразу понял, что ты — порочная девица. Чопорная и благовоспитанная на людях, но дикая и страстная за закрытой дверью. Идеальная леди для меня.
— Я была дикой только с тобой, Харт. Это ты научил меня быть дикой.
— Правда? — Он снова рассмеялся. — А тебе, наверное, не терпелось этому научиться.
— Ты был очень… интересный учитель.
Он прижался лбом к ее лбу и прошептал:
— Эл, ты делаешь меня снова молодым. Ты делаешь меня…
Харт вдруг умолк и расстегнул ее верхнюю юбку, затем нижние. Юбки тотчас соскользнули вниз, и оказалось, что турнюр для утренней прогулки по лужайке Элинор не надевала.
— Харт, каким я тебя делаю? — спросила она.
Его ладони соскользнули ей на ягодицы, и смех из его глаз окончательно исчез — теперь в них было лишь желание и страх. Страх перед жизнью в одиночестве.
— Я не могу быть один, — произнес Харт. — Мне нужна ты, Эл.
Она тут же поняла, что он имел в виду вовсе не пребывание на барже во время отсутствия цыган, сошедших на берег, чтобы понаблюдать за тренировкой лошадей.
— Ты нужна мне, потому что я не могу жить без тебя, — со стоном добавил Харт.
«А ведь этот человек никогда и никому не показывал своей слабости», — промелькнуло у Элинор. Она спустила с плеч сорочку и, обвивая руками его шею, прошептала:
— Я с тобой, Харт.
Он провел пальцем по ее губам и с удивлением подумал: «Каким же я был жестоким и глупым… Ведь только дурак мог позволить ей уйти».
Герцог опять привлек Элинор к себе и снова поцеловал. А она подняла на него свои чудесные голубые глаза, в которых сейчас пылала страсть. Эл не видела ничего постыдного в проявлении своей страсти, и ему очень в ней это нравилось.
Ее юбки валялись на полу, и она стояла перед ним в одних шелковых штанишках. Харт провел ладонью по ее ягодицам и невольно улыбнулся. Элинор все-таки исполнила его просьбу и купила себе новое белье.
Он изнывал от нетерпения, но в то же время не хотел торопиться, не хотел спешить. Цыгане с Йеном сделали ему замечательный подарок и позволили провести время с Элинор.
Она, возможно, считала их уединение случайностью, но он-то, Харт, знал, что это не так. И конечно же, он должен был удерживать ее подальше от этого проклятого Синклера Макбрайда, красивого шотландца с двумя маленькими детьми. Макбрайд остро нуждался в жене, и Элинор была для него вполне подходящей кандидатурой. Наверное, именно поэтому Эйнсли и пригласила сюда своего братца.
И нужно было действовать стремительно. К черту планы! Выжидать больше нечего!
Харт развязал тесемки на панталонах Элинор и тут же коснулся ее лона. Она была горячая и влажная, и она, как и он, сгорала от страсти.
Харт принялся ласкать ее, и Элинор тут же застонала. От ее девичьей скромности не осталось и следа — место чопорного «синего чулка» заняла страстная женщина.
И грудь ее стала полнее по сравнению с тем, какой была раньше. Харт наклонился и лизнул теплую соленую ложбинку между двух округлостей. В узкой и низкой каюте он не имел возможности подхватить Элинор на руки и отнести на ближайшую кровать, ему пришлось оттеснить ее к постели. Потом он приподнял ее и, усадив на край койки, стащил с нее панталоны. Закрыв глаза, Элинор обняла его и снова застонала. А Харт, расстегнув на килте заколку, снял его и расстелил на постели за спиной Элинор.
Кровать оказалась слишком узкой для них двоих, и Харт, усевшись, вновь приподнял свою женщину, а затем чуть откинувшись назад, опустил ее на себя. В следующее мгновение он вошел в нее — и замер. Сердце же его наполнилось радостью.
— О, Харт… — со стоном прошептала Элинор. Открыв глаза, она улыбнулась и провела пальцами по его небритой щеке.
Ее рыжеватые волосы потемнели от дождя, и кольца завитков казались необыкновенно мягкими.
Она выбежала под дождь без шляпки. Типичная Элинор. Порывистая, нетерпеливая.
На носу у нее пестрели восхитительные веснушки, и Харт поцеловал одну, потом другую, третью — и все по очереди. Он упивался ощущением счастья — ведь Элинор снова принадлежала ему.
Харт наконец начал двигаться, хотя его движения в ограниченном пространстве каюты получались довольно неловкими.
— Эл, любимая… — прохрипел он, двигаясь все быстрее.
— Еще, Харт, еще… Не останавливайся, — шептала в ответ Элинор.
Он легонько укусил ее за мочку уха, где еще недавно висели изумруды, и пробормотал:
— Эл, я ужасно скучал по тебе, каждый день скучал.
Тут Элинор вдруг куснула его в шею, и этот ее осторожный укус еще больше возбудил Харта — он понял, что близится момент наивысшего блаженства. Когда же этот, момент настал и Харт содрогнулся, тихие стоны Элинор переросли в крики экстаза — она одновременно с ним вознеслась к вершинам наслаждения.