– У меня телевизора нет, – глядя в сторону, признался Геннадий Павлович.
Можно было, конечно, соврать и сказать, что видел сериал, поскольку основная сюжетная канва была ему известна. Но Геннадий Павлович боялся оказаться в неловком положении, если дело дойдет до обсуждения деталей.
– А чем тебе сериал не угодил? – спросил у Алекса Юлий Никандрович. – Вполне приличный фильм, – можно посмотреть, если вечером заняться нечем.
– И часто ты его смотришь? – задал встречный вопрос Алекс.
– Ну… Может быть, раз в неделю.
– А то и раз в месяц, – уточнил Анатолий Викторович. – Можно подумать, тебе делать больше нечего, как только сериал про Минбез смотреть.
– А народ смотрит «Тьму над городом» каждый день, рот разинув от восторга и млея от каждой фразы, брошенной старшим инспектором Минбеза Сарпатовым. – Алекс резким, нервным движением выдернул из пачки сигарету, сунул ее в рот и щелкнул зажигалкой. – А сколько громких преступлений было раскрыто за последние пару лет Минбезом! Сколько денег, разворованных хитроумными дельцами, было возвращено народу! Даже сепаратисты на время как будто притихли…
Дым сигареты попал Алексу в глаз. Чертыхнувшись, он принялся тереть глаз пальцем, размазывая слезы по скуле.
– А что в этом плохого? – спросил Юлий Никандрович.
Геннадий Павлович быстро кивнул, давая понять, что согласен с поставленным вопросом, – он тоже не видел никакого криминала в том, что работники Министерства безопасности добросовестно исполняли свой долг.
Алекс взмахнул ладонью с зажатой меж пальцами сигаретой, пытаясь разогнать дым.
– Юлик, если ты скажешь, что веришь всему, что пишут газеты, я стану думать о тебе очень плохо.
Юлий Никандрович хмыкнул неопределенно и принялся ковырять вилкой холодную картошку, есть которую он не собирался.
Геннадий Павлович хотел было высказать собственное мнение по поводу того, насколько исправно выполняло возложенную на него работу Министерство безопасности, а заодно и насчет того, почему в последнее время бравые ребята из Минбеза – песочного цвета полевая форма, перетянутая в поясе широким кожаным ремнем с начищенной бляхой, украшенной двуглавым орлом, ботинки на высокой шнуровке и лихо заломленный краповый берет – стали если и не народными героями, то уж точно всеобщими любимцами. Но возникшая в разговоре пауза красноречиво свидетельствовала о том, что продолжать данную тему никто не собирался, и Геннадий Павлович решил смолчать.
Громко звякнула вилка, что кинул на край тарелки Юлий Никандрович.
– Я так понимаю, что играть мы сегодня не будем? – спросил он и посмотрел на Анатолия Викторовича.
Григоршин молча пожал плечами.
– А скажи мне, Юлик, – подал голос Петлин. – Что ты сам думаешь по поводу программы генетического картирования?
– В каком аспекте? – уточнил вопрос Юлий Никандрович.
– Ну, вообще. – Алекс сделал крайне неопределенный жест рукой. – В плане всего того, о чем мы говорили.
Юлий Никандрович приподнял подбородок и возложил поверх него ладонь левой руки. Глядя на него, можно было подумать, что он пытается самому себе зажать рот. Да и взгляд у него был, как у затравленного собаками кролика, который наконец-то добежал до норы и вдруг увидел, что возле нее сидит лиса. Кончиком пальца свободной руки Юлий Никандрович приподнял конец вилки и вновь отпустил его, позволив со стуком упасть на стол.
– Я скажу вам следующее: Международная программа генетического картирования, поддержанная президентом России, дает мне возможность вновь восстановить нормальную работу моей лаборатории. Точно так же она предоставляет возможность наладить работу многим другим лабораториям и институтам, имеющим отношение к медицинской генетике. Это шанс для всей отечественной науки вновь занять если не главенствующее, то хотя бы просто достойное место в мире. Я не говорю уже о тысячах людей, работающих в той области знания, ради освоения которой они потратили лучшие годы своей жизни. Они смогут не просто работать, но и получать зарплату, соответствующую той пользе, которую они способны принести стране. Что к этому еще можно добавить? – Юлий Никандрович развел руками. – Я не знаю. Разве только то, что я ни секунды не сомневаюсь в том, что сама по себе программа генетического картирования жизненно необходима не только для нас, но и для всего человечества. – Коптев снова развел руками. На этот раз жест его выглядел совершенно беспомощно. – Как ни напыщенно это звучит, – скромно закончил он свою импровизированную речь.
Почему-то в тот же самый момент умолкли двое посетителей, сидевшие за вторым от входа столиком. Куда-то исчез повар, неизменно пребывавший возле жаровни. За столиком, расположенным возле служебного входа, замер официант, который спеша листал свой блокнот, время от времени делая в нем какие-то пометки. Тишина, повисшая после заключительных слов Юлия Никандровича, казалось, проистекала из самых глубин мироздания. Трое человек, сидевшие за одним с ним столиком, молча смотрели на профессора. А он сам, наклонив голову, смотрел почему-то на свою тарелку с остатками картофеля и зелени, с красным, размазанным пятном кетчупа на краю. Алекс Петлин вытянул руку, чтобы раздавить в пепельнице докуренную до фильтра сигарету. Тихое шуршание прозвучало, словно таинственный голос, произнесший сакральные слова, снимающие заклятие немоты. Все сразу вдруг оживились, задвигались. Зашуршал блокнот в руках официанта. Громко засмеялся один из посетителей за чужим столиком. Из подсобки появился повар и принялся шумно ворошить угли в жаровне. Анатолий Викторович взялся за стакан с пивом. Алекс заглянул в опустевшую пачку из-под сигарет, смял ее в кулаке и бросил в пепельницу. Геннадий Павлович срезал ножом остававшийся на кости кусочек мяса, наколол его на вилку и аккуратно подобрал остатки соуса. Юлий Никандрович протянул руку, взял белую пластмассовую фишку для маджонга с символом северного ветра и попытался повернуть ее между пальцами. Фишка выскользнула и со стуком упала на стол. Юлий Никандрович извиняюще улыбнулся.
– Сегодня мы играть не будем.
Геннадий Павлович почувствовал, что за столом произошло нечто такое, что, быть может, изменит в дальнейшем жизнь не только тех, кто сидел сейчас рядом с ним. Кто-то сказал очень важную фразу, но никто не обратил на нее внимания. Почему? Или нужные слова еще только будут сказаны?
– Порой мне кажется, что мы похожи на мусор, – негромко произнес Алекс, задумчиво глядя при этом в сторону повара, ворошившего угли в жаровне. Угли вспыхивали яркими рубиновыми огнями, горящими таинственным внутренним светом, и рассыпались сотнями мелких сверкающих искорок. – Да, именно на мусор, – повторил Алекс, хотя никто и не пытался ему возражать. Он хлопнул ладонью по карману ветровки, довольно улыбнулся и достал новую пачку сигарет. – Вы видели когда-нибудь, как летает обычный обрывок газетного листа, когда ветер загоняет его в тупик? Он кружится, взлетает вверх, планирует, потом снова взлетает вверх и вдруг на какой-то миг зависает в воздухе в полнейшей неподвижности. Затем он сворачивается на манер растрепанного жгута и начинает кружиться вокруг собственной оси, то соскальзывая вниз, то снова подпрыгивая вверх. Когда смотришь на этот причудливый танец газетного обрывка, создается впечатление, что он наделен собственной волей и в замысловатых узорах, что выписывает он во время полета, скрыт некий таинственный смысл, постичь который дано не каждому. – Алекс разорвал тонкую пластиковую упаковку на пачке сигарет и открыл ее. – Но вдруг ветряной вихрь, поднявший кусочек бумаги вверх, затихает, и газетный обрывок замертво падает на грязный асфальт, превращаясь в то, что он и есть на самом деле – мусор.
Алекс выдернул из пачки сигарету, торопливо раскурил ее и глубоко, нервно не вдохнул, а заглотил табачный дым.
История была красивой, но о чем она, Геннадий Павлович не понял. Он пододвинул к себе пиалу с лобио, чтобы наконец попробовать. Яство оказалось отменным.
Глава 3
Три дня размышлял Геннадий Павлович над словами, что произнес под занавес встречи Петлин, да так ничего и не понял. Что хотел сказать Алекс, сравнивая людей с танцующим на ветру обрывком бумаги? И кого он имел в виду – все человечество вкупе или же лишь тех его представителей, что сидели с ним за столом? А может быть, он говорил только о себе одном? Одно слово – поэт. Что ни слово, то образное выражение или того больше – зашифрованное послание неизвестному адресату, мыслящему в одном с ним волновом режиме. Может быть, и не стоило воспринимать его слова всерьез? Просто запечатлел взгляд поэта эффектную картинку – и все тут, – не кроется за ней ничего, никакого тайного смысла. Но почему-то не давали Геннадию Павловичу покоя слова о летящем по ветру мусоре. Да к тому же жалко было, что в тот день они так и не разыграли ни одной партии в маджонг. И дело было даже не в возможности выиграть какую-то мелочь, хотя в игре Геннадию Павловичу обычно везло. Игра захватывала его, поглощала, растворяла в себе. В тот момент, когда он делал ход, ему казалось, что от принятого им решения зависит судьба мироздания. Ну, или как минимум результаты очередных переговоров с Европейским союзом относительно квот на поставки сырья. И тогда Геннадию Павловичу казалось, что он способен воспарить над миром, окинуть все происходящее в нем единым взглядом и сделать что-нибудь такое, от чего приятно засвербит на душе. А если сказать проще, то игра заменяла Геннадию Павловичу реальную жизнь, которая с некоторых пор оказалась сосредоточенной в четырех стенах крошечной комнатушки в огромной коммунальной квартире, сидя в которой он мог только думать, мечтать и ждать очередной игры.