Он снова принялся расшнуровывать ей корсет.
– Вы загадка, леди Виктория.
Она судорожно сглотнула, сознавая чудовищность того, что собиралась сделать – забыть о полутора десятках лет самодисциплины, забыть обо всем, что она заплатила и что обрела. Но наедине с герцогом в темноте все, ради чего она жила, превратилось в банальность. Респектабельность, влияние в обществе, власть семьи – ведь она была тайной рукой Рашворта – больше не имели привлекательности. Зато на нее навалились годы лишений. Без любви, без друзей, без страсти. Без сердца.
Она посмотрела на Рейберна. Лицо его было скрыто в полумраке, но она на ощупь запомнила его. Сильное, безжалостное, удивительное. Лоб, влажный от желания. Ни один мужчина не желал ее с такой откровенной телесностью, от которой захватывало дух. И понимание его похоти вызвало в ней новую волну жара.
Он наконец расшнуровал ее корсет, но медлил, глядя на неё.
– Вы о чем-то задумались, – произнес он. Она рассмеялась, как-то громко и неестественно.
– Такое со мной иногда случается, ваша светлость, но потом я в этом раскаиваюсь.– А в этом вы тоже будете раскаиваться? Виктория покачала головой.
– Моя душа достаточно чиста для того, чтобы позволить себе такие угрызения совести. – Горечь, прозвучавшая в ее словах, была неожиданной, но искренней.
Он снова проницательно посмотрел на нее:
– Что вы хотите этим сказать?
– Ничего, – ответила она, прижимаясь к его груди. Ей не хотелось продолжать этот разговор.
Но герцог не дал ей отвлечь себя. Взял ее за руки и слегка отстранил.
– У нас впереди много темных часов – их хватит даже для вас.
Она не видела выражения его лица, но чувствовала, что он рассердился.
– Ваша светлость, я сама не знаю, что говорю. Это была просто глупость.
Он погладил ее руку – ласково, дразняще, словно хотел заверить, что не забыл о главном в этой ночи. Виктория вспыхнула и в который раз порадовалась, что в комнате темно.
– Я обнаружил, что мы открываем глубины нашей природы в самых необдуманных фразах, – произнес он.
– В таком случае, ваша светлость, сомневаюсь, что вы когда-нибудь открываете себя; вы весьма осторожны в своих высказываниях.
Викторию возмутили его слова. Но что толку возмущаться? Равнодушие... о, куда делась стена равнодушия, которую она воздвигла между собой и миром? Эта стена рухнула в темноте безвкусного будуара в башне.
Герцог погрузился в молчание. Затем, как бы невзначай, поднес ее руку к губам и стал медленно целовать пальцы. Один за другим.
Он хочет ее. Она ощущала это каждой клеточкой своего тела, в том пламени, которое разжигало в ней его вожделение.
– Давайте не будем разговаривать.
Она подошла к нему так, что тела их соприкоснулись, а лицо оказалось совсем близко от его лица.
И почувствовала тыльной стороной руки, что он улыбается.
– Обещаю вам, у нас хватит времени на все. От заката до рассвета.
Виктория упрямо сжала губы. Он, кажется, почувствовал ее упорство, потому что демонстративно вздохнул.
– Нужно ли вам быть такой сложной?
– Да, – ответила она не колеблясь. Он усмехнулся:
– Мне не стоило вас спрашивать. – Он коснулся ее лица, лаская.
Она впитывала в себя эту ласку. «Продолжай, не останавливайся, – думала она. – Прикосновения, ласкающие пальцы... Пусть все остальное забудется на эту ночь». Но она не решилась высказать свои мысли вслух.
– Никак не пойму, как вы можете быть такой смелой и при этом так бояться? К чему эта маска, леди Виктория? К чему хвастовство? К чему фасад?
Он, похоже, не смеялся над ней, говорил вполне серьезно, казалось, он размышлял вслух. У Виктории имелся на это простой ответ, но она прикусила язык. Наступило молчание, слышно было лишь, как барабанит дождь по крыше и гудит ветер.