- Синдикаты, - пробормотал президент.
- Да. Крупные корпорации. Они-то могут себе позволить вкладывать деньги в долгосрочные проекты. Право на разработку недр и все такое… Сейчас это кажется утопией, но со временем, быть может, межзвездные перелеты станут обычным делом… рутиной. А у них уже все будет в кармане.
- Кто же намерен разрабатывать недра? Вы что, набрали команду из горных инженеров?
Не читал он докладной записки, подумал Ковальчик. В лучшем случае, просматривал. Должно быть, в основном ту часть, где речь шла о финансировании…
- Они умеют все, - сказал Ковальчик - Но дело не в этом. В худшем случае они не вернутся. Тогда корпорации могут проститься со своими средствами. Промежуточный вариант предполагает, что они все же вернутся - с пробами грунта, с биопробами…
Он замолчал.
Президент поощрил его кивком головы.
- В лучшем случае, они тоже не вернутся. Если найдут условия, благоприятные для жизни. Этот шанс невелик, но он все же есть.
- Какова численность экипажа?
- Стандартная - тридцать человек.
- Да, - кивнул президент, - они ведь повезут эмбрионы.
“Все-таки читал”, - подумал Ковальчик.
- Если ситуация будет благоприятной, эмбрионы инициируют. А эти тридцать станут патриархами. Учителями. Возможно, нам впервые удастся создать действительно жизнеспособное общество.
- Ага! - сказал президент. - Рихман!
- Вы не слишком-то увлеклись этой идеей.
- В общем, да, - согласился президент.
- И все-таки поддержали меня. Президент вздохнул.
- - Насколько я понял, ваши люди - добровольцы.
- Да, - согласился Ковальчик, - все до единого.
- Что ж… надеюсь, это сработает. Другого выхода все равно нет, верно? Куда вы отправляете первый корабль?
- Сириус.
- Интересно, - сказал президент вежливо, - почему Сириус?
- Двойная звезда. По теории Дюваля жизнь зародилась в приливно-отливной зоне. А солнце-спутник может оказывать на планеты примерно то же воздействие, что и крупные планетные спутники. При условии стабильных планетных орбит, разумеется. Но “Энтерпрайз” привез данные, снимки из глубокого космоса, спектральные анализы… Похоже, на одной из планет системы Сириус отмечены спектральные линии водорода и кислорода… А это значит…
- Жизнь?
- Возможно. Ответ, как вы понимаете, мы получим нескоро. Возможно, не получим совсем. Во всяком случае, я уже не узнаю, увенчался ли эксперимент успехом. Даже при нынешних полетных скоростях и уровне развития медицины…
Президент молчал. Он смотрел в пол, и Ковальчик понял.
- Вы подписались на обработку в имморталии! - воскликнул он. Референт пошевелился у него за спиной.
- Ковальчик, - холодно произнес президент, - это не ваше дело.
- Прошу прощения, господин президент, - сказал Ковальчик, - просто… человек смертен… так положил Господь. Я понимаю, соблазн велик, но это только соблазн. И что случится с человеком, когда он обретет физическое бессмертие? Кто может это знать?
- Кто может знать, что случится с человеком, если он откажется от своей человеческой сущности? - спросил президент. - Пусть даже во имя великой цели?
- Он откажется от худшей своей половины, - сказал Ковальчик. - Он не будет знать страха, приступов беспричинной ярости, ненависти к ближнему только потому, что ближний этот - иной. Не такой, как ты. И общество своих соплеменников, запертых в тесноте звездного корабля, не сведет его с ума.
- Надеюсь, - рассеянно сказал президент. Он кашлянул, и референт тут же неслышно приблизился к Ковальчику.
“Обученный малый”, - подумал тот. Он сдвинул каблуки и резко, по-военному поклонился.
- Я могу продолжать? - спросил он.
- Да, - кивнул президент, - да. Разумеется.
*
- Я прослушал ваш дневник, - сказал Рихман. - Во всяком случае, ту часть, которую смог прослушать.
- Что ж, - ответил Ковальчик. - Хорошо.
- Я прошу прощения.
- Мне не нужны извинения. Мне нужны ваши соображения.
- Они должны были свернуть программу.
- Они и свернули.
- А теперь - возобновили.
- Да, теперь - возобновили. Они никогда не закроют программу. Это естественно. Я не говорю о соображениях политических, экономических, об игре интересов. Человечеству, как любому биологическому виду, присуща тяга к расширению ареала. Мы называем ее духом поиска, стремлением к познанию, все такое… Но это всего лишь биология. Я говорил вчера с президентом. Он дал добро. Полный карт-бланш. Так что дело за вами, Рихман.
- Хорошо, - согласился Рихман. - Хорошо. Я попробую.
- Я сделал упор, скажем так, на культуроцент-ричность, - сказал Рихман. На вечные ценности.
- Ясно, - ответил Ковальчик.
Здесь, в стенах Института Мозга, среди приборов и деловитых людей в бледно-зеленых халатах, он казался на своем месте. Он везде казался на своем месте.
- Я все же рассчитываю на долгосрочную программу. На колонизацию. Мы снабдим их очень хорошим архивом - литература, живопись, музыка, исторические справочники. Все это займет не так уж много места.
- Верно. Тем более, что им, возможно, придется обучать подрастающее поколение.
Ковальчик посмотрел на человека, сидящего в глубоком кресле. Лицо у него было скрыто под глубоким шлемом. Он сидел неподвижно, положив на колени раскрытые ладони.
- Как они это восприняли?
- По-моему, хорошо, - ответил Рихман. - Если судить по тестам, во всяком случае. Толерантность возросла на порядок.
- Но они смогут делать свое дело?
- О, да. Это не повлияет на уровень интеллекта.
- А если они встретят агрессивные формы жизни? Что тогда? Они смогут противостоять им?
- Они скорей ксенофилы, чем ксенофобы, - сказал Рихман. - Но все же… Полагаю, да. Не думаю, что их миролюбие будет простираться столь далеко.
- Мы все-таки постарались максимально обеспечить их безопасность, заметил Ковальчик, - агрегаты защитного поля… Дорогая штука и на земле почти бесполезная, но там пригодится. Потом, синтезаторы…
- Аппараты молекулярного синтеза?
- Да. Умеют почти все, кроме превращения одних элементов в другие. Так что по крайней мере на первое время биологические потребности мы им обеспечим.
- А за остальное отвечаю я…
- Да. За остальное отвечаете вы.
Человек в кресле пошевелился. Рихман взглянул на бегущие по экрану энцефалографа волны и вновь повернулся к Ковальчику.
- Все идет по плану, -сказал он.
- Вот вы говорите, - полюбопытствовал Ковальчик, - что загрузили архивы всякой там классикой…
- Да. И не только классикой. Возможно, им понадобится детская литература. Учебники. Справочники.
- Но ведь если вдуматься, вся классика даже детская сплошная апология убийства.
- Да, - согласился Рихман. - Но тут возникает некий парадокс. Они цитируют “Илиаду” и им в голову не приходит, что при этом они наслаждаются чужой жестокостью. Мозг сам справляется с противоречием. Видимо, просто отметая ненужные сомнения. Слишком абстрактно, чтобы принимать все за чистую монету. Должно быть, со временем они будут полагать, что вся земная история - просто красивая выдумка. Или преувеличение.
Он наклонился над креслом и отключил прибор. Потом ослабил зажимы, и человек в кресле вновь пошевелился, осторожно выскальзывая из-под шлема.
- Добрый день, командор, - сказал он, увидев Ковальчика.
- Добрый день, Теренс. Как самочувствие?
Тот чуть поморщился.
- В голове гудит…
- Ничего. Это побочный эффект.
- Вы уверены, что при этом что-то происходит? - спросил Теренс. - Я ничего не замечаю.
Ковальчик вопросительно взглянул на Рихмана. Тот пожал плечами.
- Не жалеете, что вызвались добровольцем, Теренс? - спросил он, обернувшись к испытуемому.
- Что вы, доктор, - сказал Теренс, - это большая честь. Я только сомневаюсь - достоин ли я быть представителем человечества? Я понимаю, я должен стараться. Последнее время я много читал, думал. На нас лежит огромная ответственность.
- Мы выбрали лучших, - сказал Ковальчик.
- Я постараюсь оправдать ваше доверие, командор. Мы все постараемся. Вчера я перечитывал Тейяра де Шардена и мне пришло в голову…
- Потом, Теренс, - мягко сказал Ковальчик, - я выслушаю вас позднее.
- Простите, Командор.
Ковальчик пошел прочь, сопровождаемый Рих-маном, который еле поспевал за ним. Уже за дверью он обернулся и тихо сказал:
- Я рад, что не лечу с ними. Это не для меня.
Часть первая.
Когда бы был я, яркая звезда, тверд, словно ты, не нависала бы в сиянье одиноком ночь в вышине.
Дж. Ките
Звездные Люди прибыли в начале весны… Была глухая ночь, обычная в это время года, но все вокруг осветилось, точно днем, но без теней, так, что было видно каждую сухую травинку, а вдоль горизонта растянулось низкое пламя, словно корчилась огненная змея; потом небо раскололось, выбросив из себя искры, и вновь сомкнулось, и лишь где-то за дальними холмами продолжало пылать багровое зарево. Женщины выли, думая что настал конец света, а мужчины похватали свои копья и выбежали наружу. Я тоже заплакала, и кто-то большой, взрослый, мимоходом наградил меня ощутимой затрещиной. Все высыпали из зимних домов и смотрели в небо.