Некто в бесформенном болотном плаще тащился за ним, то исчезая в энергичной полуденной толкучке, то опять выныривая на мгновение-другое. Один из посетителей «Каменного башмака» вышел следом.
Тибор ускорил шаг, свернул за угол, потом в подворотню, загроможденную каким-то хламом, словно здешние жители готовились к осаде. Затаился у стены, за штабелем ящиков, воняющих гнилым луком. С тех пор как ввели «мусорную подать», горожане как только не изощряются, лишь бы не вывозить отбросы на свалку за Белой стеной, окружившей разросшуюся столицу полвека назад. Потихоньку подсунуть мусор в чужой двор – дежурная шутка, давно уже не смешная. Судя по количеству ящиков, на этот раз от протухшего товара избавилась солидная овощная лавка или перекупщик, придержавший лук до весны и обманувшийся в расчетах.
Преследователь топтался в просвете, изображая сомнения в номере дома. По характерным движениям, мнимо неуклюжим, и по выпирающему из-под нахлобученного капюшона расплывшемуся подбородку, покрытому неряшливой белесой щетиной, Тибор признал Шостаса Падальщика. Тот заработал свое прозвище, потому что отличался скверным обыкновением пристраиваться к напавшим на след собратьям по профессии: выжидал, когда коллега сделает дело, после чего наносил удар, присваивал добычу и получал с заказчика плату. Тибора он еще ни разу не оставлял в дураках, но теперь, видно, решил рискнуть – десять тысяч и так далее. Гм, Лорма и его тоже пригласила участвовать или он включился в игру по собственному почину?
В подворотню осторожный Падальщик не полез, а Тибор пересек проходной двор, вышел через противоположную арку и углубился в путаницу грохочущих, сверкающих, кишащих народом булыжных улиц. Было искушение прирезать Шостаса, но… Мало ли, как все повернется, вдруг и Падальщик окажется полезен?
Мунсырех, тролль-шаман, развеял его подозрения:
– На тебе нет приворота или других похожих чар. Твои амулеты не пропустили бы такие чары. И Рис не колдует, этого нет. А что есть, я не знаю, как назвать.
– В нем присутствует магия, так? – подсказал Тибор, вспомнив слова поломойки.
– И магия тоже. В нем бездна, – Мунсырех задумчиво покачал тяжелой чешуйчатой головой.
– Как у его светлости герцога Эонхийского?
– Иначе. Бездна герцога – это жадная пустота, а у него там звезды, деревья, озера, пение ветра над морем, цветы под дождем и еще много-много красивого. И спрятанная рана, из-за нее Рису нельзя стать шаманом.
– Что за рана?
– Плохая рана. От черного колдовства. Если он начнет шаманить, его сила скоро утечет, как через пробоину, и ему надо будет долго отдыхать, чтобы восстановить таонц. Он с этой раной родился. Может, сделал что-то очень скверное в прошлой жизни, и теперь ему воздается.
Часть этих соображений Тибор уже слышал, но тролли не любят, когда их перебивают. Дай высказаться и только потом, улучив момент, закругли разговор или переведи на другую тему. Команда из троллей по надежности ни в какое сравнение не идет с человеческой шайкой, но надо уметь с ними ладить.
Бывшая горничная из дома Сарабтенов. Она сменила хозяев четыре года назад и о своем прежнем месте рассказывала такое, что не всякий бы ей поверил. По ее словам выходило, что приемыша там регулярно истязали на глазах у детей, чтобы отвратить их от шалостей и склонить к послушанию.
– Господина Сарабтена за это боги покарали, – закончила девушка, серьезно глядя на Тибора. – Однажды что-то злое вцепилось ему в руку, крови было по всему коридору… Он так и остался криворуким, хотя сделал приношение Кадаху и заставлял всех нас молиться о своем исцелении.
Сам господин Сарабтен. Если остальным собеседникам Тибор платил за информацию, то сейчас отрекомендовался чиновником из Надзора за семейным добронравием – замшелой службы, о существовании которой мало кто знал, учрежденной кем-то из королей позапрошлого века. Служащие Надзора получали скромное, но твердое жалованье и ежегодно писали отчеты о том, как традиционные всенародные праздники способствуют укреплению семейных уз, больше с них ничего не требовалось, и отчетов тех никто не читал. Тем не менее предъявленный Тибором жетон произвел на Сарабтена впечатление.
Солидный преуспевающий эонхиец. Сама благопристойность в лице крупного, в меру обрюзгшего мужчины с честными глазами и твердым, самую малость настороженным ртом. Впечатление портила правая рука: движения неловкие, пальцы слегка скрючены, из-под накрахмаленной манжеты виднеется рваный рубец.
– Это бешеная кошка, сударь, – заметив взгляд собеседника, объяснил Сарабтен.
– У вас дома взбесилась кошка? – поинтересовался «чиновник», которому понадобились для переписи сведения о судьбе Ристобия Сарабтена, пасынка этого почтенного господина.
– Уличная кошка. Ее впустил по рассеянности кто-то из домочадцев. Возможно, сама забралась через окно на кухне. Выпрыгнула, откуда ни возьмись, повисла на руке и впилась зубами, а потом бежать. Я только успел разглядеть, что это рыжевато-серая кошка, а не собака и не обезьяна, дрянь этакая. Она порвала мне вену и перегрызла сухожилие. Видите, срослось криво. Приходится теперь повсюду водить с собой писца, я ведь не левша.
Тибор не позволил ему перевести разговор на шарлатанов-лекарей, которые ничего не смогли сделать, и на жуликоватых магов, которые заявили, что зверь его покусал не простой, а волшебный, и нужное зелье стоит баснословных денег. Вернул к насущному вопросу.
– Этот негодник сбежал под шумок, – пожаловался Сарабтен. – В то время, пока я болел. Ходили туда-сюда, то за лекарем, то в аптеку, двери не запирали, никто не присматривал… Потом я навел порядок, а тогда все отбились от рук.
Праведное негодование. Чудо, что за тип.
«Эх, кто бы мне тебя заказал…» – вздохнул про себя Тибор.
– Остроумный каламбур: кошка покалечила вам руку – и все отбились от рук, – выдал он вслух. – А что скажете про Ристобия?
Приятное разнообразие: Сарабтен был первым, кто отзывался о Рисе без явной или скрытой симпатии. Испорченный, нелюдимый негодник, дичился, вредничал и портил дорогие вещи, прислуга на него жаловалась… Прислуга, кстати, утверждала обратное, но об этом Тибор сообщать собеседнику не стал.
Сделал бессмысленную пометку в записной книжке, переплетенной в дешевую коричневую кожу, официально поблагодарил за содействие и попрощался. Шаман прав, привораживающими чарами Рис не владеет, иначе воспользовался бы ими, когда угодил к Сарабтену. Но за что его все-таки приговорили к смерти? Да еще к такому посмертию?
Ответ на второй вопрос: чтобы не мешал. Но тогда – кому и чем он может помешать?
Улицу Рваных Кружев перекрыли герцогские гвардейцы. Беспорядки. Молодцы стояли плечом к плечу, сомкнув щиты – волшебная кошка не прошмыгнет. Та самая, что покусала Сарабтена… Вместе с другими благонамеренными горожанами Тибор повернул обратно. Миновав несколько кварталов, напоминающих в этот час разоренные муравейники, вышел к Мятежному театру – зданию под тускло-серебристым куполом, увенчанным изваянием вздыбившегося коня.
Театр был мятежным исключительно в художественном смысле, его основатели выступали против косных традиций в искусстве. Никакого отношения к реальным мятежам он не имел и вдобавок находился под высочайшим покровительством принцессы Лормы, но несмотря на это его колоннада стала излюбленным местом расклейщиков листовок любого толка. Название, знаете ли, обязывает.
На бумажках, обезобразивших круглые каменные колонны, кривились рожи тех, кого надо бить: богатеев, кургузов, демонов, блохастых босяков, святош, продажных девок, иностранцев, магов, нечестных торговцев… Если суммировать содержащиеся здесь призывы, получается, что бить надо всех без разбору.
А это что?
«Орден Унбарха – Добротворца и Человекострадальца, сокрушившего Злоград в Подлунной пустыне, призывает человекорабов, позабывших о долге служения своего, опомниться и воспамятовать, кто есть над ними Истинный Господин всех господ…»
Высокий и неуклюжий штиль, похоронная серьезность, одержимость психа, гоняющегося с дубинкой за крысой у себя на кухне.
За прошедшее тысячелетие Унбарх, изобличенный в расправе над Стражем Мира, написал не один объемистый трактат на вечную тему «Почему я был прав и не мог поступить иначе», но его демагогию хотя бы можно читать: сыплет обличениями и угрозами, грубовато острит, зато не заговаривается. А подпольные последователи-человекострадальцы выпестовали такой слог, что за одно это хочется убить. Ага, оптом, с половинной скидкой…
«И возблагодарите же Господина всех господ Унбарха за то, что нещадно изгнал он за край Мира, населенного человекорабами, Тейзурга Золотоглазого, кознетворца ядозубого…»
Передергивание фактов. Тейзург, судя по сохранившимся свидетельствам, ушел сам – туда, где ему будет хорошо, но Унбарх, услышав об этом, разразился эпистолами, в которых приписал заслугу себе: это он-де изгнал «врага человекорабов» из мира Сонхи.