Поняли мы, что начальник госпиталя своим распоряжением упредил нас от повторения того "фортеля", который мы выкинули раньше.
Да мы и действительно стали уже похожи на выздоравливающих. Молоды мы еще были очень. А в молодости легче срастаются переломы, рубцуются и заживают раны, быстрее рассасываются шрамы на коже и рубцы на сердце.
У Николая сняли гипс, хотя рука его еще находилась на перевязи и он ходил на лечебную физкультуру. А я стал понемногу ощущать первые признаки восстановления самостоятельных движений ноги. И хотя от "шлеи" совсем еще освободиться не мог, стал тоже упражняться по указанию лечащего врача.
На следующий день всех нас погрузили на прибывшие автомобили и перевезли в польский городок Калушин, освобожденный еще 1 августа. Не помню, как далеко он был от Варшавы, но передовые войска Фронта, вырвавшиеся вперед, уже кое-где форсировали Вислу южнее польской столицы.
Разместили нас в каком-то хорошо сохранившемся здании на втором этаже, в небольших комнатах по 5-6 человек (к такому комфорту мы еще не были привычны!). И вот к нам в офицерскую "палату" поступил раненый капитан из нашего штрафбата (он после ранения не вернулся в батальон) и сообщил мне приятную новость. Приказом Командующего 70-й Армией состоялось награждение за бои по окружению брестской группировки немцев, и я был награжден орденом Отечественной войны.
Думаю, вам понятна моя радость по этому случаю. И когда по нашим палатам стал ходить хиленький очкарик, местный фотограф, все мы с удовольствием принимали его приглашения запечатлеть себя. А ребята уговорили меня сфотографироваться уже
с двумя орденами: моей "Красной звездой" и предложенным
мне для этого случая чьим-то орденом Отечественной войны II степени.
Я, не особенно раздумывая, согласился на это и, наверное, понятно было мое волнение, когда я получил довольно приличного качества фотографии "дважды орденоносца". Не выдержал и тут же написал письма маме с сестренкой на Дальний Восток и Рите.
В том, что эта авантюра фотографирования с чужим орденом вскоре поставила меня в весьма "пикантное" положение, я убедился довольно быстро. И это был хороший урок на будущее.
А между тем нога моя медленно, но верно становилась послушной. Стойким оставалось только полное отсутствие чувствительности в боковой мышце правого бедра. Ощущение было такое, будто поверх кожи приклеена толстая брезентовая заплата.
По совету врачей я каждый день делал этой мышце длительный и довольно жесткий массаж, превозмогая болевые ощущения. И такой массаж мне пришлось делать в течение 10 лет! Прав был доктор из медсанбата: со временем все восстановилось.
А здесь, в госпитале, время подходило к выписке. Николая выписали немного раньше, мы обменялись номерами полевой почты, но переписка между нами так и не завязалась. Я очень жалею до сих пор о том, что наша дружба так скоро прервалась, хотя память о ней осталась действительно на всю оставшуюся жизнь...
1 сентября с утра нас, большую группу офицеров, выписали из госпиталя. В моей справке о ранении было записано: "выписывается в часть с санаторным лечением до 17 дней".
Видимо, никогда мне не понять, почему 17, а не 15 или 20!
И что означало это "санаторное лечение"? Где? Когда? Какой санаторий на фронте? Так я этого тогда и не понял.
А что касается прибытия в часть, то до сих пор удивляюсь, как нам удавалось разыскивать в той обстановке своих. Ну, когда тебе дают точку на карте - это понятно. Но вот из госпиталя, да еще найти ШБ, который может был передан в другую армию, не говоря уже о том, что вышел из состава той дивизии, с которой воевал, когда я его покидал по ранению? Топографические карты, как правило, оставались с нами и в госпитале, но за время лечения батальон, как и в данном случае, давно уже ушел за пределы листов карты.
Оставалось надеяться на офицеров дорожно-комендантских участков (ДКУ), организующих регулирование передвижения войск по крупным дорогам. Они были проинформированы и о дислокации некоторых воинских частей. Да еще мы надеялись на указки, устанавливаемые на перекрестках и развилках дорог. Указки эти, фанерные или из дощечек, элементарно просто показывали, в каком направлении проследовала, скажем, "Полевая почта No07380" или просто "Хозяйство Осипова" (так обозначали наш ШБ). Кстати, аббревиатуру "8 ОШБ 1 БФ" некоторые армейские остроумцы расшифровывали не как "Восьмой Отдельный штрафной батальон Первого Белорусского фронта", а как "Восьмая Образцовая Школа Баянистов Первой Белорусской Филармонии". Лихо!
Попутными машинами, не очень-то охотно бравшими пассажиров, с пересадками, медленнее, чем нам хотелось, мы все-таки постепенно двигались к линии фронта. Мы - это трое из нашего батальона, я и два теперь уже бывших штрафника, правда, еще без офицерских погон, решивших передвигаться вместе. Добравшись часам к трем дня до какого-то городка с большой церковью (вернее, костелом), мы решили остановиться где-нибудь пообедать.
Зашли, как нам показалось, в далеко не бедный дом и попросили хозяина чем-нибудь нас накормить, имея в виду, что свой сухой паек, полученный в госпитале, мы присовокупим к тому, чем попотчует нас хозяин. Но напрасны были наши надежды...
"Ниц нема! Вшистко герман забрав" ("Нет ничего! Все герман забрал") вот такой стандартный ответ здесь, а потом и почти везде в Польше звучал при любой просьбе. Но позже мы убедились, что если поляку предложить что-нибудь стоящее на обмен или деньги, то вовсе не "вшистко герман забрав". Тогда находилось и сало, и "гуска", и "бимбер".
"Бимбер" - это польский самогон, настоянный на карбиде кальция. Дрянь первостатейная, этот самогон. А карбид, наверное, не столько перебивал стойкий сивушный "аромат" своим специфическим запахом, сколько употреблялся для того, чтобы обжигающим эффектом заменять недостающие градусы. Желудки у нас тогда еще были "огнеупорными", но головная боль потом мучила ужасно.
Познали это все мы гораздо позднее. А сейчас поляк нашел хитрый выход из положения. Он нас ловко переадресовал к ксендзу того костела, ворота забора которого были как раз напротив.
У него, дескать, немцы ничего не брали, он очень богатый и "советы" (так называл нас поляк) примет и угостит хорошо.
Ради интереса мы решили воспользоваться случаем посмотреть на живого ксендза.
Подошли к воротам, подергали за цепочку с кольцом, с той стороны зазвенел колокольчик и вскоре в воротах откинулась своего рода форточка, и в ней показалась ярко-рыжая, круглолицая, веснушчатая девица, с любопытством разглядывающая нас. Поняв, что мы хотим видеть ксендза, стремглав бросилась от этой амбразуры, забыв ее захлопнуть. А мы тоже стали с интересом разглядывать чисто убранный двор с какими-то постройками около костела. Успели разглядеть и нескольких, таких же румяных и пышных, девиц, которым, оказывается, тоже было интересно, кто там пришел.
Несколькими минутами позже та девица, что побежала доложить о нас, открыла калитку и провела нас к одной из построек во дворе, оказавшейся, по-видимому, добротным жилищем ксендза. Тот с широкой улыбкой встретил нас у входа и не менее широким жестом пригласил: "Прошу пройти ко мне, господа офицеры Красной Армии". Мы были просто изумлены его чистым русским языком и обрадованы, что нам не придется подыскивать слова и подбирать жесты для общения. И внешне он был благообразен, улыбчив, а глаза его были какими-то мудрыми.
Провел он нас в скромно, но хорошо обставленную комнату, видимо столовую, усадил нас на диван, сам сел в кресло напротив, и потекла у нас беседа. Собеседником он оказался весьма интересным, сыпал цитатами из "Вопросов ленинизма" Сталина, из "Краткого курса истории ВКП(б)", часто ссылался на Маркса... Ну и ну!
В общем, во всех этих вопросах он показался намного более сведущим, чем мы, хотя мы, вроде бы, тоже не лезли за словом в карман. Мы с его слов сделали вывод, что польский народ благодарен за освобождение, ему нравятся и Красная Армия, и сама советская власть, вот только если бы у нас не было колхозов. Почему все они, как мы потом убедились, так люто ненавидели колхозы, до конца мы так и не поняли, считая колхозы самой правильной формой сельхозпроизводства.
Но потом, значительно позже, мы убедились, что фашистская пропаганда долго, разнузданно и изощренно клеветала на Советский Союз, пытаясь разжечь в поляках ненависть к нашей стране и к советским людям вообще. Это уже после Победы нам показали пропагандистский фильм геббельсовского образца, оболванивавший головы и самим немцам...
Пока шла наша беседа, девицы поочередно (а их было, наверное, больше десяти!) шмыгали туда-сюда, накрывая на стол. И когда гостеприимный хозяин пригласил нас за стол, мы просто обомлели. Такого обилия разнообразных блюд, вин и закусок никому из нас до сих пор не доводилось видеть. Мы, конечно, не упустили случая. И вино было для нас необычным, и коньяк мы пробовали впервые (не понравился!). Узнали мы вкус и настоящей, фирменной польской водки "Выборовой" (отборной), и "Монопольки". Да и блюда многие были в диковинку