Мне Бобков уже почти нравился. Мне легко понравиться.
Больше часа я выстояла в очереди, чтобы узнать, что отец уже не в реанимации, а в обычной палате.
Я шла по коридору и вдруг увидела Гузмана. Моя мать когда-то работала у него операционной сестрой. Гузман, ровесник моего отца, стоял в окружении молодых мужчин. Я услышала фамилию своего отца и поняла, что это он вызвал Гузмана. Мужчины были хорошего роста, перекрывали невысокого Гузмана, и я видела только их крепкие и хорошо подстриженные затылки и их спины в льняных и шелковых летних костюмах.
-- Илья Моисеевич! -- позвала я.
Мужчины расступились. Гузман взял меня за руку и представил:
-- Это Вера. Дочь Ивана Кирилловича.
Я оказалась в центре. Все рассматривали меня, но я не могла рассматривать всех. Трое мужчин от тридцати до тридцати пяти лет, наш контингент, как говорила Римма. Двоих я почти не запомнила, потому что смотрела на третьего. Говорят, блондинкам нравятся брюнеты. Я блондинка, но мне может понравиться и брюнет, и блондин, и рыжий, и высокий, и среднего роста. Главное, чтобы я почувствовала в нем мужчину. Такой сейчас смотрел на меня. Мне нравилось, что он хорошо выбрит, мне нравились его серо-синие глаза, одного цвета с рубашкой, которая виднелась под вишневым пиджаком. В его лице не было ничего лишнего, как, наверное, и в его теле с плотными плечами спортсмена и без единой складки жира на животе.
-- Вера, сказал Гузман, -- есть проблемы, но все не так уж и плохо. Ты мне вечером позвони, и мы обсудим эти проблемы. Мой телефон сохранился?
-- Конечно, -- ответила я. Мать поздравляла Гузмана по праздникам.
-- Извините, я должен идти, у меня через сорок минут операция, -- и Гузман пошел, уверенный, что перед ним расступятся. И они расступились и снова сомкнулись. Я почувствовала беспокойство. Меня рассматривали женщины. Одна совсем молодая, моложе меня, другая -- за сорок, рыжеватая, с веснушками. Они рассматривали мои волосы, стянутые в пучок, мою кофточку, мои стоптанные босоножки снисходительно: я им не конкурентка, я первоклашка среди прим. Я посмотрела на него, понимая, что он здесь главный. Я хотела, чтобы он сказал: "Успокойся, дорогая. Я рядом". Но он сказал:
-- Примите наше сочувствие и будьте уверены, что для вашего отца и нашего шефа мы сделаем все возможное и даже невозможное.. Уже к вечеру из Лондона доставят самые лучшие лекарства.
Вероятно, он сказал все, что хотел сказать, слегка наклонил голову и пошел к выходу. К нему присоединились двое мужчин, они были выше его, но он занимал больше пространства -широкой спиной и мощными ягодицами. Я, еще учась в школе, заметила, что таких ребят с мощным задом трудно свалить в потасовках и они незаменимы, когда надо таскать школьные шкафы. К мужчинам попыталась пристроиться молодая женщина, но она замешкалась и вынужденно пошла сзади, иначе они заняли бы весь коридор.
-- Значит, ты -- Вера? -- спросила меня та, что не пошла с ними. Я вдруг ее вспомнила: она сидела в приемной отца в Министерстве.
-- А вы? -- спросила я.
-- А я -- Настя.
-- Значит, это вы увели мужа у моей матери, и это у вас его увела "мисс-92"?
-- Эта мисс -- большая сука, -- сказала Настя.
-- Не большая, а высокая. Метр восемьдесят пять, -поправила я ее.
-- Ладно, высокая, но и сука большая, прости меня, Господи, что плохо говорю о покойнице, -- Настя перекрестилась. -- Пошли, тут за углом есть бар, мне надо выпить.
-- Я останусь здесь, с отцом.
Мне, конечно, хотелось поговорить с Настей, но я уже давно не соглашаюся сразу. Я очень гордилась тем, что научилась говорить "нет".
-- Еще наостаешься. Им сегодня врачи занимаются. Нас сейчас выгонят и даже тебя не пустят. Попытайся после пяти, когда врачи уйдут по домам. С дежурными легче договориться. Пошли!
И я пошла. Мы зашли в совсем пустой бар.