— Но мы отвлеклись, уважаемый Усам. — Сантьяга вновь повернулся к стоящему рядом шасу и напомнил: — Часы. В кабинете обязательно должны быть настенные часы.
— Я не забыл, комиссар, и приготовил вам сюрприз. — Турчи сбросил покрывало, закрывающее одну из уже установленных стенных панелей, и продемонстрировал закрепленные на ней тонкие черные стрелки. Единственной меткой циферблата был крупный черный бриллиант, указывающий на полночь. — Я долго думал, как наиболее удачно выполнить ваше требование, и нашел идеальное решение. Просто, аккуратно и полностью в стиле.
Пару мгновений Сантьяга разглядывал это идеальное решение, затем кивнул:
— Отличная работа, Усам, вы попали в точку.
Дизайнер слегка покраснел от удовольствия.
— С вашего позволения, я хотел предложить…
И замолчал: в кабинет неторопливо вплыла высокая фигура, полностью закутанная в черный плащ с низко надвинутым на лицо капюшоном. Князь Темного Двора. Ошеломленные шасы замерли, но Ортега, правильно уловив желание повелителя, тихо пробормотал несколько слов, и работа возобновилась. Правда, шума стало гораздо меньше.
— Присаживайтесь.
Капюшон повернулся в сторону дивной конструкции, которую Усам выдавал за кресло, неодобрительно качнулся, и глуховатый голос с сомнением произнес:
— Пожалуй, я постою.
— Как угодно.
— Твой ремонт взбудоражил всю Цитадель.
— Мы вас разбудили? — Комиссар прекрасно знал, как и когда можно шутить, а потому его едкое замечание услышал только повелитель Нави, и никто более.
Из-под капюшона донеслось сдержанное клокотание.
— В любом случае, я приношу искренние извинения.
Князь медленно прошелся по полуразрушенному кабинету и остановился у единственной более-менее законченной стены. Той, на которой Сантьяга разместил несколько любимых картин. Цунами, накрывающее небольшой портовый городок, могучий айсберг, за который отчаянно цепляется малюсенькая фигурка уцелевшего в крушении моряка, проснувшийся вулкан, потрясающий искусно переданным ощущением колоссальной энергии взрыва. Три полотна, созданных гениальным мастером, явно привлекли внимание лидера Темного Двора.
— Когда я был здесь в последний раз, у тебя висели другие картины, — заметил он после короткой паузы.
— Иногда я обновляю интерьер, — съязвил комиссар. — Понимаю, что вам это кажется странным…
— Мне нравятся эти картины, — перебил его князь. — Откуда они у тебя? Кто их рисовал?
— Писал, — поправил повелителя Сантьяга. — Картины, знаете ли, пишут.
— Кто рисовал эти картины?
— Аркадий Ивов, чел, он умер.
— Это я почувствовал, — буркнул князь. — Его жизнь ушла в эти полотна.
— Не совсем так. Бедняга растратил свою жизнь…
— Что ты знаешь об этом? — Капюшон вновь повернулся к полотнам.
Сантьяга вздохнул, покосился на свежеустановленные часы и громко объявил:
— Господа! Вам необходимо прерваться. Ортега проводит вас в комнату, где вы сможете немного отдохнуть.
Спорить с комиссаром никто не стал: шасы слишком долго прожили бок о бок с Навью, чтобы научиться понимать, когда это можно делать, а когда нет. Сказано отдыхать, значит, отдыхать. Возможно, Сантьяге и князю потребовалось срочно провести секретное совещание. Однако, как только за последним шасом закрылась дверь, комиссар сделал самое неожиданное, что только можно было себе представить в этой ситуации. Он включил телевизор.
— Это программа «Внимание» и я, ее ведущий, Славик Тостер. Это программа о тех, кто привлекать наше внимание на этой неделе, о тех, кто привлекать внимания всегда, потому что он находиться в центр всех жизней. В центр внимания!
За последнее время шустрый Тостер сумел слегка подучить русский язык, и теперь речь ведущего журналиста НТВ лишь эпизодически резала слух зрителей. Славик облагородился, прибавил пяток-другой килограммов и нахраписто претендовал на роль рупора российской общественной жизни.
— Сейчас вы будете иметь видеть короткую рекламу спонсоров самой демократической программы российского ти-ви, а потом я расскажу вам, кто привлек внимание на этой неделе.
— Зачем ты это смотришь? — поинтересовался князь, отвлекшись от картин.
Сантьяга пожал плечами:
— Мне нужно.
— Ты заинтересовался политической жизнью челов?
— Я уже давно интересуюсь ею.
— Допустим. А зачем тебе это?
На экране появился гость Тостера — благообразный монах в простой черной рясе с откинутым капюшоном.
— Обычно в этой программе мелькают плохоизбираемые депутаты и проворовавшиеся чиновники, которым надо оправдываться перед налогоплательщиками, — объяснил комиссар, убирая звук.
— Это чиновник?
— Как раз нет, — улыбнулся Сантьяга. — Это весьма любопытный чел… и очень странно, что он появился на общефедеральном канале.
— Кто он?
— Проповедник Курии.
— Главный?
Последний вопрос повелителя Нави остался без ответа: комиссар включил звук и уставился на экран телевизора.
— Значит, вы уверять, что Курия не секта?
— Это так, — спокойно кивнул монах. — Союз ортодоксов стоит на твердых христианских принципах и не допускает каких-либо отклонений от них. Именно поэтому мы носим такое гордое название: мы ортодоксальные христиане, и мы стремимся донести до прихожан свет истинной веры.
— Тогда почему вам тесно в рамках Церкви?
— Во все времена существовали добрые христиане, желающие объединиться внутри Церкви для выполнения определенных задач или для проповеди некоторых догм, которые они считали главными.
— Вы говорите о церковных орденах? Иезуиты, доминиканцы…
— Церковные ордена получили сильное развитие в католицизме, но не запрещены и в православии, — медленно ответил монах. — Хотя я бы не стал проводить между нами прямую параллель.
— То есть из ваших слов можно понять, что ваша секта… извините, ваша организация представляет собой церковный орден?
Проповедник Курии несколько удивленно посмотрел на журналиста:
— Совсем нет. В первую очередь Союз ортодоксов это объединение прихожан, желающих жить согласно канонам и принципам истинной христианской веры. К сожалению, у приходских священников не всегда хватает сил и времени на постоянную работу, на выстраивание глубоких, а главное — двусторонних отношений с паствой. Да и сами люди в современном мире нередко вспоминают о Боге разве что на Пасху и Рождество и не так уж часто посещают церковь. Мы не осуждаем их. Мы понимаем, что жизнь изменилась, что многое стало не таким, как было сто или триста лет назад. И наши проповедники идут к людям, несут им Слово Божие, напоминают об истинных ценностях, которые не потеряют актуальности и через сто и через триста лет.
— И для этих задач создана Курия?
— Именно так.
— Но если проводить параллели с католицизмом, то там для создания ордена требовалось одобрение папы.
— Я понимаю, о чем вы говорите. Хочу только напомнить, что Курия не является церковным орденом в полном смысле этого слова. Мы — объединение прихожан. Нам радостно чувствовать, что наши усилия не пропадают, что зерна, заложенные нашими проповедниками, дают всходы истинной веры. Разумеется, когда патриарх благословит наши труды, это будет самым счастливым днем в нашей жизни.
— Если патриарх благословит ваши труды?
— Нет, — мягко поправил Тостера монах. — Когда патриарх благословит наши труды. Я более чем уверен, что это произойдет.
— А что вы можете сказать о досадных слухах, которые окружают деятельность сек… Союза ортодоксов? Мы слышали, что в некоторых городах ваши проповедники инициировали погромы?
— Это гнусная ложь. Никто и никогда не сможет обвинить Курию в подобном: мы прекрасно понимаем, что живем в большой, многонациональной стране. Мы обращаем свои взоры только на христиан и желаем мира со всеми другими людьми.
— Говорят, ваши проповедники публично обличали известных ясновидящих и колдунов…
— А разве когда-нибудь церковь одобряла их деятельность?
— Один из главных лозунгов Союза ортодоксов: «Нет наркотикам!» Вы организуете благотворительные центры реабилитации или распространяете бесплатные одноразовые шприцы среди наркоманов для предотвращения распространения заболеваний? Какой из этих путей вам ближе?
— Никакой, — неожиданно жестко ответил монах, и даже телевизионная картинка сумела передать холодную ярость, блеснувшую в его глазах. — Вы правильно назвали наш лозунг: «Нет наркотикам!», но предлагаемые вами варианты ему не соответствуют. Курия борется не с наркоманами и не с болезнями наркоманов, Курия борется с наркоторговцами.
— Разве это не дело полиции?
Проповедник довольно долго смотрел в лицо «демократического рупора», а затем неспешно, тщательно подбирая слова, ответил: