Они садятся в тени памятника.
— У нас в школе однажды выступал участник этого десанта, — говорит Игорь. — Он попал в плен, бежал, его поймали. Такой старый-старый, почти глухой. Ему сто лет, наверное. Дядя Георгий, а вы в десанте были?
— Мы высаживали десанты.
— А страшно плавать на торпедном катере?
— Плавать не страшно. Но в бою, конечно, бывало страшно.
— Расскажите, дядя Георгий! Ну пожалуйста, расскажите!
— Ладно. — Круглов закрывает глаза. И после паузы: — Я уже рассказывал тебе, какая трудная была обстановка на Балтике. Нас, Балтийский флот, немцы зажали в восточный угол Финского залива. Мы вели отчаянные бои за расширение операционной зоны. И вот в кампанию сорок третьего года наш дивизион торпедных катеров перебросили из Кронштадта на Лавенсари. Это, знаешь, маленький островок посреди Финского залива. Там была наша маневренная база. Форпост Балтики — так называли тогда эту базу на Лавенсари. А торпедные катера — те, на которых я служил, — были маленькими дюралевыми корабликами с двумя авиационными моторами. Они мчались быстрее ветра, скорость давали больше пятидесяти узлов. Каждый катер нес в желобах две торпеды, понимаешь? Как раз в ту кампанию я выслужился в боцмана. А боцман на торпедном катере — он и пулеметчик, и торпедист, и химик. И вот однажды…
Белой июньской ночью выглядит призрачным низменный берег, поросший сосняком. Белеет узкая полоска пляжа. У старого дощатого пирса, у темных свай покачиваются торпедные катера.
Командир одного из них, юный лейтенант, кричит сквозь рев прогреваемых моторов:
— Боцман! Сходню не убирать! С нами пойдет комдив.
— Есть, — отвечает Круглов.
Он, как и командир, одет по-походному: канадка, сапоги, кожаный шлем с очками. Все готово к выходу в море, но он еще раз проверяет свое хозяйство — торпедные аппараты, вентили дымаппаратуры. Плывут медленные ночные облака, они то заволакивают бледную луну, то выпускают ее на волю. Колышутся на берегу верхушки сосен.
С пирса сбегает на катер командир дивизиона. Боцман Круглов убирает за ним сходню и занимает свое место в пулеметной турели.
— Прогрели моторы? — зычно осведомляется комдив, садясь на ограждение рубки справа от командира катера. — Н-ну, поглядим, что сегодня делается в Нарвском заливе. От-хо-дить!
— Отдать носовой! — кричит командир катера. — Отдать кормовой!
Отданы швартовы. В моторном отсеке мотористы врубают муфты. Механик, стоящий слева от командира катера, легонько отжимает ручки акселераторов, давая малый ход. Командир плавно крутит штурвал, и катер, развернувшись, направляется к выходу из бухты. За ним, строясь в кильватерную колонну, идут еще пять торпедных катеров.
Уплывает, растворяется темная полоска острова Лавенсари. Свежеет ветер. Боцман Круглов опускает со лба защитные очки.
— Нашему отряду не везло: четыре ночи подряд мы утюжили Нарвский залив, на коммуникациях противника, и не обнаружили ни одного немецкого корабля. И вот — пятая ночь. Снова выходим мы, значит, в ночной поиск. Настроение, сам понимаешь, не очень-то. Сколько можно зазря жечь бензин, торпеды возить туда и обратно? Трудное настроение. Примерно за час добежали мы до Нарвского залива. И вот идем вдоль его восточного берега…
Громом моторов полнится ночь. Юлит в неспокойном небе луна — то вылетает из прорех в одеяле облачности, то с ходу ныряет в муть.
Шестерка катеров идет теперь строем уступа, головной катер — справа. Боцман Круглов в бинокль обшаривает море на пределе видимости. Пусто в море.
А что за слабые штришки справа над горизонтом? Тучки плывут? Может, просто почудилось? Круглов вглядывается. Тут и луна, на миг высунувшаяся из облаков, помогла…
— Справа двадцать — дымы! — орет Круглов, покрывая грохот моторов.
Комдив и командир катера вскидывают бинокли, смотрят в указанном направлении.
— Да, похоже, — после паузы говорит комдив. И, обернувшись к Круглову: — Боцман! Сколько дымов насчитал?
— Не меньше трех, товарищ комдив!
— Похоже, что конвой… — Комдив смотрит в бинокль. — Лесников! Курс на сближение!
Командир катера лейтенант Лесников наклоняется под козырьком рубки к карте, слабо освещенной подсветом картушки компаса. Быстро рассчитывает поворот:
— Курс сто восемьдесят пять!
— Внимание, командиры! — Голос комдива с помощью ларингофона и рабочей радиоволны достигает шлемофонов, вделанных в шлемы командиров катеров. — Право руль, курс сто восемьдесят пять. Идем на сближение с конвоем противника.
После поворота меняется ракурс конвоя, и Круглов докладывает:
— Вижу восемь дымов!
— А у меня больше шести не получается, — говорит комдив, не отрываясь от бинокля. — Командиры! Торпедная атака! Полный газ!
Механики на катерах отжимают ручки акселераторов. Усиливается моторный гром. Катера, волоча за собой белопенные «усы», задирают нос — выходят на редан. Несутся на большой скорости. И уже отчетливо виден немецкий караван, и Круглов уточняет:
— Девять кораблей! Два транспорта, три сторожевика, четыре тральщика М-1!
И вот уже противник замечает приближающийся отряд торпедных катеров и открывает артогонь. Тут и там вскидываются всплески от разрывов снарядов.
— Внимание, командиры! — Голос комдива. — Карпухин, вперед! Ставь завесу!
Крайний левый катер вырывается вперед и, повернув вправо, тянет перед фронтом атакующих катеров дымовую завесу. Клубится белесый дым, укрывая катера от прицельного огня.
Но вот прорвана завеса, и резко усиливается огонь, и комдив распределяет цели. Шестерка катеров в вихре пены, сквозь всплески и грохот разрывов снарядов несется к немецким кораблям.
Голос комдива:
— Ближе, Лесников, ближе!.. Осьминин, ты на боевом курсе! Бей! Карпухин, выходи на головной сторожевик! Не заостряй курсовой, Соколовский! Бей, Лесников!..
Лесников, не отрываясь от прицела, жмет на залповую кнопку. Сброшена торпеда. Катер отворачивает, кренясь в клокочущей пене.
И тяжкий грохот — один, другой, третий. Столбы огня и дыма. Это торпеды, сброшенные с катеров, настигают цели. Переломившись пополам, погружается транспорт. Тонет, заваливаясь на пораженный борт, сторожевик. А вот и второй транспорт, в который влепил торпеду Лесников, уходит в воду, задрав корму с вращающимся винтом.
— Попа-а-ли! — орет Круглов.
— Разворачивайся, Лесников! — рычит комдив. — Выходи на тот сторожевик!
И снова катер, набирая обороты, устремляется в атаку. Мчится сквозь клочья дыма. А огонь остервенелый. Видно, как перебегают по борту сторожевика огоньки выстрелов. Круглов наводит пулемет, полоснул длинной очередью по палубе сторожевика. В следующий миг близкий разрыв снаряда обрушивает на катер столб воды, рой осколков. Коротко вскрикнув, схватясь руками за грудь, Круглов медленно оседает в турели…
Небольшой треугольник песка и гальки, зажатый скалами, — их излюбленное место для купания. Круглов и Игорь выходят из воды.
Игорь — огорченно:
— Вы хорошо плаваете баттерфляем. А у меня не получается.
— Получится, — говорит Круглов. — Это трудный стиль.
— Ага. Проверю удочки Филиппа!
Мальчик бежит к большой скале, под которой прилажены придавленные камнями две удочки с навешенными колокольчиками. И вовремя подоспел: один колокольчик дергается, звонит. Игорь, быстро перебирая руками, вытягивает леску со ставридой, бьющейся на крючке.
Одевшись, они поднимаются, огибая большую скалу. Тут, со стороны тихой улочки, в скале естественный грот. К нему приделана двустворчатая дверь, висит квадратик фанеры с затейливой надписью: «Сапожник Филипп вас обслужит с качеством».
Дверь распахнута. В гроте сидит за низеньким столиком Филипп — грузный, седой, краснолицый. На нем холщовые штаны, передник поверх майки-сетки. Перед ним на колодке женская туфля.
— Филипп, только одна ставрида! — Игорь протягивает рыбу.
— Почисть ее и выпотроши, — говорит мастер и, вынув изо рта очередной гвоздь, одним ударом молотка вбивает его в подошву. — Здрасьте, молодой человек, — кивает он Круглову и берет следующий гвоздь. — Прошу присаживаться в зале ожиданий.
Филипп умеет разговаривать с гвоздями во рту.
«Зала ожиданий» — это пара табуреток у стены грота под развешенными цветными фотографиями, вырезанными из журналов. Тема картинной галереи тут одна — красивые женщины. Круглов садится на табуретку, вытягивает ноги.
— Хорошо у вас, Филипп, — говорит он. — Всегда прохлада.
Филипп вбивает еще несколько гвоздей, а потом высказывается:
— Когда я плавал на пароходе «Колхозник Бурятии», меня невзлюбил Дракон. Он давал мне всегда неприятную работу. Мы вечно красились, и он посылал меня красить дымовую трубу. Я висел там в беседке, в жаре, на тропическом солнце, внутренности у меня горели, как на пожаре, а Дракон кричал снизу: «Хорошо у тебя там, Филиппочек! Ветерок обдувает!»