– И какую статью полагаете вы за главную? – спросил он, и я не понял, в самом деле интересовало его моё мнение, или он из вежливости старался не делать пауз.
– Не будучи дипломатическим служащим, я не чувствую себя вправе высказываться о сём тонком предмете, – уклонился я.
Конечно, для себя я полагал за главную ту секретную статью, в которой султан обязывался передать часть заветной библиотеки своему вассалу под предлогом восстановления справедливости, попранной его предшественниками. Я вспомнил, как увидев сию формулу впервые, не смог удержаться от бессильного стона, и как мои пальцы вцепились в мои же волосы, благо находился я наедине с собой. Каков дурак, самовлюблённый осел, ругал я себя спустя минуту. Только набитый болван мог предполагать, что мысль сия придёт в голову мне одному, словно такой многоопытный стратег, как Себастьяни, задолго до меня не предвосхитил её и не сделал статьёй готовившегося им договора. Библиотека, без сомнения, находилась на пути в Александрию, сопровождаемая не одним военным кораблём, и орден ожидал теперь её появления. Не в силах противостоять свершавшемуся факту ни в море ни на земле, я лишь отправил Прохору два строгие предписания: следить за собранием, стараясь вызнать особенную судьбу порученной мне рукописи, и найти Артамонова. Заставить Хлебникова спешно покинуть уютный дом Карно в Фустате могло одно лишь обещание повысить жалование, что я и сделал.
– Это нежелание как раз и выдаёт в вас большие задатки дипломатического служащего, – пробормотал Орлов, продолжая чтение, и вдруг спохватился:
– У вас бумаги для меня, а ведь у меня письмо для вас, – помахал он пакетом, выдернутым откуда-то из недр бюро. – Дабы скоротать время, раз не желаете ещё немного послужить. Андрей Николаевич просил передать. Опасался, верно, цензуры. Времена-то нынче какие!
– Простите, какие, Алексей Фёдорович? Я давно покинул Отечество.
– Они всегда такие, – понизив голос, ответил он, и я не понял, шутит он или всерьёз. – К тому же один верноподданный шлёт другому в Константинополь. А у нас тут войска и флот. Непременно вскроют. Но я ехал быстро, с бубенцами, а жандармов с собой, увы, не выпросил у Бенкендорфа.
Он, изобразив торжественность, вручил мне пакет и уже было снова принялся за своё чтение.
– Ничего не имею против жандармов, – сказал я, приняв с поклоном послание. Он наклонил голову набок в недоумении. Улыбка застыла на его лице. Я сделал паузу, глотнул воды и закончил: – Полурота их сильно помогла бы мне в моём недавнем положении.
Он догадался, что намекаю я на своё заключение, и мы рассмеялись. Он, я полагаю, оценил мою ответную шутку положительно, ибо жестом пригласил меня пересесть ближе к нему и приказал принести портвейна. Я отметил сей факт с удовольствием, ибо кофе в качестве приветствия мне порядком надоел.
– Как вы умудрились попасть в тюрьму при всей вашей…
– Изворотливости?
– Ловкости ума и умению строить беседу… – хитро осклабясь, поправил он.
– Некоторые учёные коллеги подсобили мне подобрать казённый дом по средствам.
– Чем же вы их раззадорили? – он чуть сощурил один глаз и ещё сильнее подался в мою сторону.
– Рискну предположить, своими находками, – я как можно дольше старался оттянуть момент, когда мне придётся лгать или недоговаривать.
– Что же такого посчастливилось вам обнаружить? – не отступал он, и я не понимал, его ли это празднословие или чей-либо интерес.
– Они охотятся за всем древним, что может представлять ценность, и если кто-то внезапно перекрывает фарватер их монополии, то употребляют всё влияние, дабы заполучить желаемое или устранить конкурента.
– Понимаю. С учётом, так сказать, местных особенностей. Я и сам веду переговоры так же. Злые языки твердят… в основном, по-английски… что во всём Константинополе остался лишь один не подкупленный Орловым человек, именно сам повелитель правоверных, Махмуд Второй – да и то лишь потому, что мне, дескать, это показалось уже ненужным расходом.
– В это невозможно поверить, Алексей Фёдорович, – улыбнулся я.
– Нет, это так, – причмокнул он с чувством. Он смотрел на меня, словно бы призывал следовать его примеру, как поступать в жизни с событиями: опережать их или, пуще того, зачинать самому. «Стыдно, молодой человек, так дать себя облапошить!» – Проливы стоят недёшево. Их ведь всего два, а желающих хоть отбавляй. Но если прочим нужен вход, то нам одним лишь – выход. Я покупаю оба. Цена велика, но пользы сколько? Солдаты получили отдых на берегу моря, матросы повидали свет, офицеры помолились за государя у святых мест Византии… Да и о науке мы с вами позаботились.
– Я слышал о гидрографической экспедиции – исследовать Босфор и Дарданеллы.
– Ну, вы тонкий дипломат! – Он жестом изобразил деньги, намекая на пожертвование Обществу, обещанное казной по достижению мной поставленной цели.
Я вздохнул свободнее. Письмо Муравьёва жгло мой карман.
– Да, я и ещё кое-что сделал, находясь с миссией в Египте…
Но вот здесь он безжалостно прервал меня:
– Зачем вам понадобилась библиотека сераля?
– Это ценнейшее хранилище книг и рукописей, – отчеканил я без запинки. – Там можно отыскать неизвестные миру…
– Знаю, знаю, – махнул он. – Рукописи Тита Ливия и Диодора, или утраченные антологии Мелеагра, кого ещё… да! Филиппа Всесалоникского, Агафия. Если что не то, поправьте.
Я и был настороже, но это заставило моё сердце забиться словно перед дуэлью. Орлов тоже прекрасно помнил ту заметку Дашкова. Но неужто и он в связи с одним из тайных обществ? Я готов был поверить во что угодно, но только не в это. Преданность Алексея Фёдоровича государю не подвергалась сомнению так же, как и прошлая связь его родного брата Михаила с одним из самых секретных братств.
– Всё точно так, – проговорил я с трудом.
– Вам следует знать, – он замялся, – или не следует?.. У дипломатов так часто случается: то ли нужно сказать одно, то ли противное… Впрочем, ладно. Вы имеете право знать, как прошлый хранитель библиотеки сераля лишился своего места…
– Вы имеете сказать, после визита туда господина Дашкова? – Перехватив его орлиный взор и прокляв в который раз свой язык, я поспешил исправиться: – Я хотел спросить, каким же образом прежний хранитель лишился места?
– Он лишился его одновременно с головой, – причмокнув и утерев усы от выпитой рюмки, буркнул Орлов, умело сочетая безразличие и многозначительность. Он уже отвернулся и копался в бумагах, из чего я сделал вывод, что разговор на ту тему окончен навсегда, и в негодовании на себя сжал кулаки. – Вот. Я привёз вам благодарность от самого государя, и на случай вашего успеха имею право распоряжаться ею. И когда успех несомненен, то собираюсь ходатайствовать о повышении в чине. Видите ли, – Орлов замялся, тщательно подбирая подходящий эпитет, – Николай Николаевич – одарённый командующий, хоть и занял Карс случайно. Но – скуп на похвалы и награды, считая тщательное исполнение служебного долга простой порядочностью. Он забыл, что вы не его подчинённый.
– Случаями правит Провидение, – уточнил я, словно бы не заметив реверанса в свой адрес. – Случай свёл меня с его младшим братом. С тех пор мы в переписке по интересующим нас обоих вопросам Востока.
– От глубины ваших изысканий в Константинополе уши краснели даже у меня. У вас, кажется, нет?
– Но откуда…
– Открою маленький секрет: племянницы Пехлевадиса, или кто они там ему на самом деле, знамениты на всю Перу. Ваш компаньон по скабрёзным проделкам, Андрей Муравьёв…
Я почувствовал, как моё лицо вспыхнуло.
– Прошу, оставим это. Я вёл себя глупо, а друг мой тут и вовсе ни при чём…
– Не думаю, – ответил он. – Видите ли, Алексей Петрович, письмо от него, которое я передал вам только что – почти единственное из всей вашей переписки, содержание которого мне неизвестно. Я, – чуть повысил тон он, не разрешая перебить себя моему вспыхнувшему негодованию, и тем удержал нас от большой ссоры, – не читал их. Но в одном из докладов Александра Христофоровича, с коими я обязан знакомиться по долгу службы, переписке сей уделено место. Нет, она не главенствует в реляции, гораздо более там сказано о… гхем… настоящих осколках тайных обществ, однако возьмите себе на заметку. Я питаю странную симпатию к этой славной семье по схожести судеб, хотя это не выражено явно. Государь тоже одобряет рвение Андрея Николаевича, но имеются силы, которые не позволят занять ему место обер-прокурора Святейшего Синода.
– Вы намекаете на то, что мне стоит ограничить некоторые свои связи во избежание более суровых последствий?
– Нет. Муравьёв находится под подозрением, что он утаил исполнение некоторой части возложенного на него задания, и зачем-то затеял частное расследование.
– Под чьё подозрение попал Андрей?