– Не следует вам называть меня своим другом, мсье, – перво-наперво ответил я. – И соблаговолите принять мой вызов. Надеюсь, поединок состоится вскоре.
Я наконец, понял, что показалось мне странным, когда мы впервые заговорили в Бейруте о Карно: не нервный перезвон колец о стекло бокала, а пронзительное сияние крупного камня, о котором незадолго до того упомянул Артамонов. Так Беранже и Россетти принадлежат одному тайному обществу! Что ж, художник не зря беспокоился, а вот я тогда опрометчиво не поднял тревоги.
– Об этом не может идти речи! – воскликнул он и радостно всплеснул руками. – Дуэльный кодекс не позволяет противникам фехтовать через решётку! Оставьте волнения на сей счёт, господин Рытин, «оставь упования всяк входящий сюда». Видите, какое уважение питаю я к вам, что даже поставил ваши фамилии рядом со слогом великого Данта. Здесь чрезвычайно удобное место. Юрисдикции что султана, что паши тут весьма условны, власть зыбка, и как повсюду в Турции источником её является местный эмир или мусселим. Посудите сами, выйти отсюда непросто, узники редко живут долго, болезни и нечистоты нещадно косят их. А даже выйдя стариком, разве вы сможете целиться без глаза или стрелять без руки, отрубленной, скажем, за кражу? Или вам просто переломают пальцы в пыточной. Там вы признаетесь во многом, а уж в знакомстве с Карно и подавно! – Он резко приблизил своё лицо к решётке и зашипел, почти не разжимая губ: – К чему вам муки? Вам, прожигателю жизни и чужих денег? Только не оправдывайтесь занятиями наукой! В наш век научились неплохо зарабатывать даже на стихах, что уж говорить о науке, которая позволяет иным молодым дарованиям жить в своё удовольствие! Зачем вы скрываете его? Кто он вам? Случайный знакомый – один из сотни, которых вы повстречали и можете ещё встретить на своём пути. К чему вам тратить жизнь и здоровье? Свобода ждёт вас – скажите только, где он?
Я едва сдерживал к нему свою ненависть.
– Интересно, почему вы не солгали, что он упрятал меня сюда? Я бы мигом выдал его с потрохами.
– У вас бы возник вопрос, а от кого я мог это узнать? Ведь не от кого! Да и к чему лгать, если ложь можно уличить? Я не считаю, что для достижения цели хороши любые средства. Вот шантаж – иное дело. Хороший шантаж требует недюжинного ума, выдержки и такта – он, а не ложь, приносит удовольствие. Послушайте меня и учитесь: в наше время лгать вовсе не обязательно. Следует только умело подобрать такие правдивые сведения, что у вашего противника волосы дыбом встанут. И в этом нет ничего дурного. Так действуют властители, купцы и – учёные, разве нет? А вообще, правдивые сведения существуют в таком избытке, что их можно объяснить как угодно. А кроме того, мне хочется, чтобы вы знали, что это я разнообразил вашу жизнь. Чуть позже вы поймёте, почему.
– Вы полагаете, что целью, – я сделал паузу, чтобы отделить несколько последующих слов, – моего друга Андрея Муравьёва являлась встреча с Карно?
– О, нет, конечно! – фальшиво замахал он руками, смеясь, но тут же его лицо снова сделалось жестоким: – Я полагаю, что – оба Муравьёвых имели к нему какое-то дело.
– Зачем так необходим вам человек этот, что вы готовы идти на преступление, Беранже? – спросил я. – Он вам что-то должен?
– Он предатель, – уклончиво сказал тот, и брови его поднялись. – И пусть не заботит вас его прошлое, совсем не ангельское. К тому же посадить человека в тюрьму в Турции не есть преступление. – Отсюда он громко зашептал, сдабривая придыхания расстановкой. – Правосудие здесь не отягощается лицемерной видимостью ведения процесса или соображениями справедливости. Это обычная мера соперников, имеющих тяжбу. Она кормит местного мусселима. Вы могли бы удвоить сумму и упечь меня, но, к счастью, у вас при себе нет денег… Иначе мне пришлось бы удваивать вашу ставку и так далее, пока вы всё равно не оказались бы за решёткой, а я разорён. Впрочем, к чему я вам это говорю! Как заключённый со стажем, вы можете дать мне сто очков вперёд по части таких рассуждений.
– Расскажите мне о вашем Карно, возможно, человек, на которого я думаю, вовсе не он.
– Это мило! – воскликнул он и вскочил так резво, что опрокинул свой диван. – Вы хотите меня уверить, что после смерти Шампольона существует ещё один гений в египтологии, знаток древних семитских наречий, археолог, знакомый со всеми мало-мальски значительными находками на Востоке за последнюю треть столетия! Да вы сами уличили его именно по всем этим признакам, потому что, как я смею подозревать, он вовсе не горел желанием вам представиться. Как, впрочем, и Муравьёву. Так я и поверю, что он раздаёт свои визитные карточки с подлинным адресом в Каире! Э-э, нет, вы искали его и нашли, по совету вашего знаменитого приятеля-пустозвона, бездумно исполнявшего в Египте петербургские поручения.
– Вы и это знаете? – рассмеялся я, видя, как он утирает платком лоб. – Вам рассказал кузен?
В безветрии дворика стало припекать, и положение на жгучем солнцепёке, избранное им как наилучшая часть тактики для допроса, теперь делалось невыносимым ему самому. Попросив прощения, я поинтересовался, входит ли в цену моего заключения навес или опахало для самого Беранже. Добавив, что спешить мне некуда, я предложил побеседовать подробно. На что он только зло махнул кому-то, и вскоре над ним появился кусок линялой парусины на трёх шатких основаниях. Принесли кофе и две трубки с чубуками трёхаршинной длины, какие обычно подают только самым почётным гостям или важным заключённым, из которых один просунули мне сквозь решётку.
– Мои люди прошли по вашему следу. Я теперь многое знаю о вас.
– Раз так, прикажите подать моей любимой еды – дурная злит меня больше голода, и за неимением другой персоны, проклятия скапливаются на вашей, – сообщил ему я и спросил в свой черед: – Но раз они всё знают, тогда почему они не сыскали того, кого вы нарекаете Карно? Не премините заказать немного вина.
– Потому что вы тщательно его замаскировали. – Беранже, нахмурившись, распорядился, живо набросав несколько строк своему слуге. – Мы отыскали его дом, но там уже обосновались вы. С вашим почётным кучером берлинской академии.
От кого же явились те первые нападавшие на учёного француза? Впрочем, я не мог долго удерживать этот вопрос в своей голове. Решётку отомкнули и весьма скоро на обед получил я в точности то, что пуще всего полюбил на Востоке: пилав с жирной бараниной, чашку шербета. Белое вино, поданное, думаю, из запасов самого полковника, многочисленными оттенками походило на обожаемое мною цимлянское. Я ощутил странную благодарность к этому человеку, всё ещё грозившему погубить меня.
Жаром струилось не только небо, но и земля, но Беранже натужно улыбался, что выдавало его довольство произведённым на меня впечатлением.
Утолив первый голод, я более оказался расположен к беседе. На вопрос мой, почему он не объявился сразу, а выжидал почти месяц, Беранже сознался, что хотя очень дорожит временем, но не мог не дать мне почувствовать всю безнадёжность моего положения.
– Для этого и недели достаточно. Выжидали, не бросится ли Жан-Луи меня искать? Впрочем, всё равно. Отец Афанасий уже, должно быть, сообщил консулу.
– Честный малый поведал о вас, и я взялся уладить ваше дело. Вот и улаживаю, раз обещал, да вы сами противитесь. Одна дорогая вам особа, – добавил он, растягивая слова между выпускаемых дымов, – одна милая особа, которой вы некогда представили меня в качестве шута, кланяется вам и передаёт, чтобы вы не изволили беспокоиться.
Я сдержался с трудом, он курил слишком далеко от решётки, чтобы мог я дотянуться до него.
Письмо от Анны не проходило через почтамты, оно было передано кому-то лично в руки, и попало к Беранже, очевидно, для какой-то совершенно особенной формы шантажа, раз иезуитскую он отвергал. Из этого я должен был заключить, что положение дорогого мне семейства угрожаемо даже в Петербурге. Запечатанное, оно не носило явных следов вскрытия, однако это ничего не значило. Прочитав его, я предусмотрительно уяснил, что тайное общество может знать о том, что князь решился затеять новое предприятие на Арачинских болотах, а, к горечи Анны, причина визита его в Петербург лишь поиск толковых инженеров взамен разбежавшихся работников.
На другой день он явился снова, со словами, что не может ждать в этом захолустье долее конца недели.
– С вами мои обстоятельства не связаны, но я прошу вас поторопиться с решением, ибо оно у вас одно из единственно возможного.
Из вчерашнего визита я сделал лишь один вывод: Карно на свободе и имеет все основания опасаться ловушки при поиске меня. Но спрашивать у Беранже, свободен ли мой Прохор, было бы верхом опрометчивости, оставалось надеяться, что он как-нибудь проговорится сам.
– Я открою вам нахождение Карно, – ответил я. – Но расскажите, зачем он вам.