Пеннилес, весь покрытый холодным потом, стоял около факира, казавшегося ему теперь скорей служителем ада, чем спасителем бедной девочки, и все время твердил ему:
— Скорей, факир, скорей! Смерть приближается!
Факир поспешно растирал, разминал листья, цветы и корни и потом бросал их маленькими порциями в кипяток. Все это продолжалось десять минут… десять минут тягостного ожидания и смертной тоски. После этого факир взял маленькую серебряную чайную чашечку, одну из тех, которые были припасены им для дороги вместе с провизией, и наполнил ее настойкой, не успев даже процедить, ее. Затем он подал чашечку миссис Клавдии и сказал:
— Заставьте девочку выпить все это маленькими глотками!
Молодая женщина повиновалась и с помощью Патрика влила в рот умирающей несколько капель питья. С невообразимым терпением и ловкостью она продолжала это, несмотря на конвульсивные движения Мэри, несмотря на то, что челюсти больной невольно сжимались. Это продолжалось около получаса. Мэри выпила чашку, не пролив ни капли, благодаря ловкости миссис Клавдии. Факир безмолвно стоял и смотрел; ни один мускул не дрогнул на его неподвижном, как маска, бронзовом лице. Наконец, он глубоко вздохнул и сказал своим грубым голосом:
— Она благополучно выпила это питье… Значит, лекарство подействует… Сударыня, продолжайте давать его; теперь она покроется обильным потом, после этого уснет и завтра будет здорова.
— Ах, благодарю, факир! — воскликнул Пеннилес, — благодарю за твой поступок, всю цену которого я глубоко понимаю и чувствую!
Только тут капитан заметил, что факир сильно побледнел, как бледнеют цветные люди: его щеки и губы сделались пепельно-серого цвета. Он отступил на несколько шагов и капитан услышал, как он прошептал:
— Только для вас я решился нарушить свою клятву, саиб! Дитя будет жить… но я погибну, как все те, которые нарушили клятву крови!
Его предсказания стали сбываться. После того, как Мэри выпила четвертую чашку таинственного лекарства, она вдруг покрылась обильным, невероятно обильным потом. Сразу после этого молодая девушка заснула крепким, тяжелым, как свинец, сном. На другое утро она проснулась разбитая, но с ясным сознанием, как и до болезни; страдания ее прекратились, и она улыбалась окружающим, которые почти обезумели от радости, видя ее здоровой. Миссис Клавдия наклонилась над ней, как ангел доброты и утешения.
— О, — сказала Мэри, с живостью сжимая ее руки, — я была очень близка к смерти, и вы спасли меня!
— Нет, дитя мое, я не хочу принимать незаслуженной благодарности… Вот тот, кто спас вас от смерти и чье имя мне даже неизвестно: это наш добрый факир.
Молодая девушка обернулась к факиру, ласково протянула ему руку и, устремив на него свои кроткие большие глаза, сказала:
— Друг, я обязана тебе жизнью: я этого никогда не забуду. Возьми мою руку в знак искренней дружбы и неизменной благодарности.
Но факир, широко раскрыв испуганные глаза, стал пятиться назад, как будто увидел свирепого тигра.
Не будучи в состоянии произнести ни слова, не чувствуя в себе больше прежней жажды мести, в ярости за свою уступку, но в то же время смягченный своим добрым поступком, фанатик убежал к слону Раме, который захватывал своим хоботом, сколько только мог, вкусных злаков, покрывавших землю, и с удовольствием ел их. Только Пеннилес, который читал теперь в этой мрачной душе, как в книге, понимал причины его волнения и бегства. Но Марий воскликнул:
— Он без сомнения хороший человек! Да только его что-то укусило: скорпион, тарантул или просто пара майских жуков!
Теперь опасность была устранена, и все начали нервно смеяться этому замечанию, что часто случается с людьми, только что стоявшими на краю гибели.
Они забыли об ужасных и многочисленных врагах, угрожающих им со всех сторон. Действительно, можно было считать просто чудом, что вчерашние враги не возобновили своей преступной попытки.