Один только факир, которого с первого взгляда легко было признать за чистокровного индуса, внушал ему отвращение, смешанное с ужасом.
Индус был с ним очень вежлив, но холоден. С своей стороны, он старался избегать не только ближайшего соприкосновения с братом и сестрой, но даже взгляда на них. Он заметно стеснялся и нехорошо чувствовал себя в их присутствии, несмотря на то, что помогал их спасти. Между детьми майора и этой таинственной личностью существовала какая-то тайная антипатия, которую они никак не могли побороть. Но это было только внутреннее ощущение, которого не замечали ни капитан, ни его жена, ни матросы.
Патрик, побежденный приятной, полной собственного достоинства внешностью и добротой капитана, чувствуя симпатию и к добродушному Марию, рассказал им в кратких словах про свою жизнь с сестрой, про свои несчастия, нужду и надежды. Он говорил им все без утайки, как старым друзьям.
Тем временем Мэри становилась все разговорчивее, как в лихорадке, что сильно испугало графиню де Солиньяк.
С ловкостью, достойной матроса и бывшего дровосека, Джонни устроил прелестный домик-игрушечку из бамбуковых стволов, покрыв его огромными банановыми листьями. На это пошло не более часа работы, и домик мог служить убежищем на случай дождя, которого всегда можно было ожидать. Молодая женщина перебралась туда вместе с Мэри, все еще неподвижно лежавшей на своем матраце.
Сильно встревоженная графиня позвала своего мужа, который прибежал вместе с Патриком и Марием.
— Посмотрите-ка, мой друг… Этот бедный ребенок бредит… его голова горит, пульс стучит с невероятной скоростью!
— Верно, у нее сильная лихорадка?
— А у нас нет никаких лекарств, ни крошки хинина… решительно ничего!
— Надо попробовать… поискать чего-нибудь!
— У белых нет средства против этой болезни… Эта болезнь неизлечима! — сказал суровым голосом факир.
— Что ты говоришь, факир? — воскликнул капитан.
— Правду, саиб! Это лихорадка здешних джунглей… Всякий белый, заболевший этой болезнью, непременно умрет!
Патрик слышал приговор, произнесенный над его сестрой.
— Если белые не знают средства против этой болезни, может быть оно известно индусам?
— Да, саиб, ты говоришь правду: может быть!
— И ты сам так много знаешь…
— О, да, конечно… я хотел сказать — нет!
Когда он произносил это «нет», его голос зазвенел, как медь, и глаза сверкнули на маленькую больную с выражением сильной ненависти.
Капитан предчувствовал тайну и содрогнулся. Он сделал знак своей жене и сказал факиру:
— Следуй за мной!
Факир почтительно поклонился и последовал за ним без малейшего колебания.
Когда они отошли шагов на пятьдесят, капитан остановился за группой лавров, расположением своим напоминавших школу молодых деревьев. Посмотрев индусу прямо в лицо, он сказал без всякого предисловия:
— Ты знаешь средство, которое спасет ребенка?
— Да, саиб!
— Ты приготовишь его и спасешь ее?
— Нет!
Пеннилес побледнел и невольно схватился за курок револьвера, который торчал у него за поясом.
Факир заметил этот жест, наклонил голову и, смягчая свой грубый голос, сказал покорно:
— Саиб, я мог солгать тебе и сказать, что не знаю средства против этой болезни. Но я сказал тебе правду; я никогда не унижусь до того, чтоб говорить ложь.