Огонь все еще продолжался, место вокруг лодки все более очищалось, наконец, она получила возможность двигаться вперед. Яхта шла к ней навстречу, так что оба судна скоро встретились, и перепуганные пресмыкающиеся, которых было уже немного, оставили свою добычу. Скоро китоловную лодку втащили на борт, и мокрые, истощенные, окровавленные индусы ввалились на палубу. Экипаж смотрел на них с любопытством, между тем как владельцы яхты, передав свое смертоносное оружие боцману, спустились с юта [7] . При виде молодого человека и его подруги, которые так великодушно спасли их от смерти, индусы стали на колени с каким-то особенным благоговением, держа руки в виде чаши над головой. Один из них, с виду начальник, обратился к европейцам на ломаном английском языке и проговорил грубым, прерывающимся от волнения голосом:
— Благодарим саиба [8] , который исторг служителей божественного Брамы из пасти чудовищ Хугли и дал им возможность вытащить из воды трижды святые останки их уважаемого учителя!.. Благодарим белую красавицу, такую же прекрасную, как богиня Лакшми, такую же белую, как священный лотос!
Начальник яхты и его подруга с любопытством смотрели на этого цветистого оратора, не понимая хорошенько, что он хотел сказать. Это был человек неопределенного возраста, худой, как аскет, и притом со странной и ужасной физиономией. Тощий, с сильно натянутыми, выдающимися мускулами, выпятившейся грудью, глазами, которые горели как угли, он воплощал в своем лице силу и энергию. Молодой человек ответил ему тоже по-английски:
— Я считаю себя счастливым, что мог помочь таким хорошим людям, и жалею только об одном — о том, что я не мог спасти вас всех.
— Пусть саиб скажет мне свое имя, чтоб мы знали, кто тот великодушный человек, которому мы должны быть вечно благодарны.
— Я капитан Пеннилес (не имеющий ни гроша денег).
— Пеннилес! Отныне это имя будут считать священным все, принадлежащие к четырем великим кастам! А теперь, саиб, доверши твое благодеяние и вели дать нам несколько кусков белого полотна…
Капитан прервал его речь:
— Ты получишь все, чего пожелаешь; но скажи, разве вы все не чувствуете голода и жажды? Тебе и твоим товарищам дадут пищи и питья.
— Твое сердце настолько же великодушно, насколько сильна твоя рука; но прежде чем подумать о самих себе, нам надо исполнить священный долг. Видишь ли, господин, эти два безобразных пакета, ради которых пятьсот человек и даже больше из наших утонули, были убиты, съедены крокодилами… Так вот, в этих лоскутьях завернут труп святого, который англичане осквернили, после невероятных мучений. Вот голова и туловище, завернутые в кожу свиньи и брошенные в реку. Мы вытащили из воды эти драгоценные останки, но какой дорогой ценой!
Капитан и его жена безмолвно и внимательно слушали эту странную историю, рассказанную тихим, сдержанным голосом, с ужасным оттенком ненависти. Рассказчик продолжал:
— А теперь, великодушный господин, позволь нам удалиться в уголок твоего корабля, чтоб вынуть тело нашего уважаемого учителя из нечистых оболочек и завернуть в полотно, которое ты обещал нам дать.
Тем временем солнце быстро спускалось к горизонту. Темнота наступала внезапно, без сумерек, как всегда бывает в тропических странах. Теперь уже нельзя было войти в гавань Калькутты. Капитан велел бросить якорь и зажечь огни, как делают в тех случаях, когда собираются провести ночь на реке. По его приказанию боцман Марий отвел индусов на нос корабля, за полотняную занавеску, которую поторопились повесить, чтобы они могли чувствовать себя в уединении.
Мрачная церемония, которую не смущал никакой посторонний любопытный глаз, не долго продолжалась; через час все было кончено.