Это имело даже несколько романтический характер, что прельщало этого травленого волка-финансиста. Но странный случай разрушил этот проект. Жестокий и хитрый Биканель захотел убедиться, что мщение его осуществилось.
Устроив своих пленниц в надежном месте, где они строго охранялись его сообщниками, он вернулся на другой день утром к Башне Молчания. При виде бреши в стене брамин изменился в лице. Он спустился в углубление, проник во внутренность колодца, не нашел никаких окровавленных останков.
Везде были огромные следы слона, следы собаки и босых ног факира. Тогда он понял все, понял, что он обманут. Он пришел в ярость, ломая себе голову, как догнать пленников. Потом вдруг странная мысль возникла в его мозгу. Гипнотизм! Магнетический сон! Ясновидение!..
Всем известно, что брамины и даже простые факиры в течение целых столетий уже знакомы с поистине удивительными явлениями, которые наши ученые не знают или которыми они пренебрегают. Столетняя практика позволяет им добиться от этих явлений самых удивительных результатов, и европеец должен считать себя очень счастливым, если они соглашаются приподнять перед ним краешек завесы, которую упорно держат опущенной. Вся эта таинственная наука была знакома Биканелю. Ему пришло в голову, что Мэри могла бы быть в данном случае медиумом [14] и, не откладывая, он велел ей уснуть.
Читатели помнят, что Мэри была один раз усыплена факиром и что он запретил ей засыпать по чьему бы то ни было приказанию, кроме миссис Клавдии. Помимо сознания молодой девушки, это формальное приказание действовало еще и теперь и заставляло ее отражать всякое постороннее внушение. Видя это необъяснимое сопротивление, брамин испустил дикий, сдавленный крик, похожий на рычанье тигра. Его глаза засверкали, рот искривился, обнажив белые, острые зубы хищного животного. Испуганная Мэри попятилась и жалобно вскрикнула. Этот взгляд жег ее мозг и причинял ей невыносимое страдание.
Графиня де Солиньяк подошла и сказала возмущенно:
— Не мучьте этого ребенка!
Он закричал ей грубым голосом:
— Молчи, женщина!
В то же время он бросил на нее пристальный взгляд, сделал направленный на нее жест, описывающий в воздухе круг, и издал резкий свист. Молодая женщина тихо застонала, попятилась и скорей упала, чем села, на траву. Не будучи в силах говорить, двигаться, тем не менее она все видела и слышала, как в кошмаре. Биканель подошел к Мэри и закричал ужасным голосом:
— Спите! Я так хочу!
Мэри начала биться, схваченная сильнейшей судорогой, и пробормотала:
— Я не могу!.. Не могу!..
— Спите, я вам говорю, спите! Это необходимо!
Она прохрипела умирающим голосом:
— Вы меня убиваете! Сжальтесь! Пощадите!
— Спите!
— Пощадите! Я умираю…
На ее губах заклубилась розовая пена, глаза, расширившиеся от страха, неподвижно уставились в одну точку, по ее лицу, бледному, как воск, струился пот. Без сострадания к этим мучениям, к этой агонии, злодей быстро сделал разрезывающий жест перед самыми глазами Мэри и издал тот же резкий свист, которым он ошеломил миссис Клавдию, затем произнес в последний раз с выражением неотразимого повеления:
— Спите! Или я вас убью!
Веки Мэри заморгали, она тяжело вздохнула и упала, как пораженная громом.
— Надо только захотеть! — сказал злодей в сторону с сардоническим смехом, потом прибавил:
— Отчего вы не засыпали?
— Он мне запретил, — ответила беззвучным, еле внятным голосом Мэри.
— Кто?
— Факир… который усыпил меня… в пагоде…
— Хорошо! Теперь вы должны видеть и отвечать мне.