Валери нахмурилась.
— А почему бы мне и не пойти вместе с ними? Люси была моей сестрой!
Бабушка вздохнула и обняла Валери.
— Ты уже замерзла в этом тоненьком плащике. Не думаю, что ты долго так продержишься.
— Ну, не знаю… — пробормотала Валери, содрогаясь, когда бабушка подтолкнула ее к двери, позвякивая своими многочисленными амулетами.
Валери всегда с радостью бывала здесь, в этом странном доме на дереве. Ветви проросли сквозь крышу, вьюны пролезли между половицами. Домик-дерево был битком набит удивительными вещами. Во всех его уголках таились какие-то гнезда, вокруг стен обвились растения… Валери тут же принялась рассматривать все внутри. Раковины моллюсков, похожие на гигантские уши… подушечка для булавок, украшенная перламутром… чашка, выточенная из рога, сушеный батат, коготь стервятника… Обтрепавшиеся снизу занавески с блеклым розово-синим узором прикрывали ряды бутылок, заткнутых кривыми пробками. Гигантский котел с чаем подрагивал на плите.
Валери нравилось, как живет бабушка, пусть даже такой быт не вписывался в местные традиции и вызывал насмешки у селян. И пусть даже кто-то поговаривал, что именно бабушка приманила к Даггорхорну Волка.
— Тебе нужно поспать. — Бабушка подала Валери парящую чашку шафранного чая.
Но Валери не стала пить. Она подошла к окну, чтобы посмотреть вслед охотникам, пробиравшимся сквозь темный лес. Девушка видела не слишком далеко высокую скалу, видела, как качаются деревья, сбрасывая на землю влажный снег, видела, как яростный ветер налетает на мужчин. Ветер резвился, словно малыш, который задувает свечи на торте в свой день рождения. Ветер баловался с факелами до тех пор, пока последний из мужчин не вскарабкался наконец на крутую скалу и не исчез в пещере. Один из факелов принадлежал ее отцу, один — парню, которого она любила, а еще один — человеку, за которого ее собирались отдать замуж. И все они превратились в далекие точки света. Валери, чувствуя, как что-то сжимается у нее внутри, отошла от окна.
«Кто из них вернется? И вернется ли кто-нибудь вообще?»
Новый порыв, резкий и сильный, заставил Валери вздрогнуть. Она с испугом ощутила, как ветер с легкостью сотрясает дом, толстый ствол, мощные ветки…
Все уже не так.
Люси ушла навсегда. Валери чувствовала это, чувствовала отсутствие красоты рядом с собой. Но она знала, конечно, что теперь Люси свободна от их чердака, от их села, от их королевства, от целого мира. Она теперь как бы везде и нигде.
— Я ее сестра, — пробормотала Валери, опускаясь на кушетку. — Я должна быть с ней.
— Тебе не в чем винить себя, — возразила бабушка, опуская на стол тарелку с овощным рагу, и наклонилась, чтобы посыпать его смесью молотых сушеных трав. Травы были горькими, как будто вовсе не предназначались для еды. — И моя бабушка в таком случае сказала бы: «Сначала поешь…»
— …А потом думай, — закончила за нее Валери, потому что слышала это уже много раз.
Бабушка улыбнулась. Валери этого не заметила.
— Тебе все еще холодно?
Валери вдруг поняла, что действительно до сих пор не отогрелась.
Бабушка молча вышла из комнаты. Валери смотрела в окно, как под порывами ветра облепленные снегом ветки схлестываются друг с другом. Бабушка вернулась, подошла к Валери сзади и набросила что-то ей на плечи.
— А теперь?
Валери оглядела себя. И ахнула от восхищения.
— Бабушка…
Валери никогда не видела подобного. Это был красный цвет, как будто явившийся из каких-то дальних стран, из мечты, из-за океана; красный цвет, какого и быть не могло в Даггорхорне; красный цвет, вообще не принадлежавший этому миру.
— Я приготовила этот плащ к твоей свадьбе.
Валери посмотрела на свой браслет.
— Что-то я не чувствую радости. Наоборот, такое ощущение, будто меня продали в рабство.
Слова Питера все еще звучали в мозгу Валери, но она не стала посвящать бабушку в свою тайну. Она прекрасно знала, что ее родители категорически против Питера. Ну а что, если он сумеет отомстить за смерть Люси? Если вернется, убив Волка? Ведь тогда селяне должны будут Питера вознаградить… Она тут же вернулась с небес на землю. Не стоит предаваться пустым мечтам.
— Есть кто-то еще, я угадала? — тихо спросила бабушка, наклоняясь к ней.
— Был кто-то еще, — медленно ответила Валери. — Но может быть, уже и нет.
Бабушка понимающе кивнула.
— Я просто поверить не могу, что он так легко отказался от меня.
Бабушка глотнула чая.
— Возможно, за этим что-то кроется?
Валери вздохнула, стараясь прогнать ненужные мысли.
— Возможно. Только мне противно думать об этом сейчас, когда Люси умерла.
— Как бы мне хотелось, чтобы ты последовала зову сердца, — сказала наконец пожилая женщина.
И Валери показалось, что в глазах бабушки всплеснулся гнев.
— На это я почти не надеюсь. — Девушка помрачнела. — Маму заботят только деньги, а отец всегда слишком пьян, чтобы замечать хоть половину происходящего рядом с ним.
Бабушкины губы тронула улыбка.
— Ты, Валери, из тех, кто никогда не пытается смягчить свои слова.
Некоторое время они молча пили чай, обдумывая то, что было произнесено с такой легкостью, но имело тяжелый смысл. Колокольчики, висевшие перед входом в дом, позвякивали на ветру.
— Когда я была молодой, — заговорила наконец бабушка, и ее добрый голос немного успокоил Валери, — Волк обычно нападал на целые семьи. И уносил свою добычу в дикую чащу.
— Как же ему это удавалось? — спросила Валери, думая о бумажках, которые держала в руке Люси.
— Никто не знает.
— Но ведь убийства прекратились, когда вы начали отдавать животных, чтобы умилостивить Волка, — сказала Валери.
Чашка с чаем в ее руках была тяжела и горяча.
— Да, но этому предшествовала череда лютых расправ. Тогда-то мы придумали звонить в колокол. Четыре удара звучали ежемесячно. — Бабушка опустила глаза, наполнившиеся слезами. — Я-то думала, те ужасные дни никогда не вернутся.
И Валери вспомнила свое далекое детство, когда она еще не понимала, почему звенит колокол.
…Нам тогда было лет по пять или шесть. Я стояла на краю сельской площади, ожидая Питера. Но его все не было. И вдруг…
— Эй, береги голову!
Я посмотрела вверх. Питер забрался на колокольню.
Рассердившись оттого, что он додумался до такого раньше меня, я тоже полезла наверх и не позволила мне помочь. Мы были так похожи… До того маленькие, что легко забрались под колокол. У нас был собственный мирок, один на двоих. В нем не существовало никаких правил и законов. В тени медной чаши Питер сказал:
— Давай звони!
— Просто взять и ударить?
— Похоронный звон по Волку. Четыре раза. Бум-бум-бум-бум!
Питер всегда пробуждал во мне и самое хорошее, и самое дурное.
Я схватилась за веревку, привязанную к языку колокола, и дернула изо всех сил.
Бум! Бум! Бум! Бум!
От этого звона в селе мгновенно воцарился хаос. Мужчины с перекошенными лицами подгоняли обезумевших женщин, а те судорожно пересчитывали детей, таща их к таверне.
Мы с Питером, услышав шум, выбрались из-под колокола. И кто-то нас заметил.
— Это дочка дровосека!
Я заметила свою побледневшую мать, она смотрела на меня снизу. А потом страх на ее лице сменился яростью. Родители увели меня домой, но прежде резко оттолкнули Питера, и он упал в пыль на опустевшей площади. Люди вернулись к своим делам.
Да, теперь все стало иначе. Валери опустилась на колени рядом с бабушкой и прижалась лицом к ее коленям.
Они и не заметили, как наступила полночь.
Валери задремала, но вздрогнула, заслышав какие-то звуки. Мерное тук-тук-тук… Оказалось, что это всего лишь вода капает с мокрой тряпки, висевшей на крючке. Валери глубоко вздохнула.
Бабушка видела, что Валери не может по-настоящему заснуть. Она знала, что ночь — это такое время, когда самые темные мысли впиваются в людей, как тугие веревки.
— Выпей это, милая.
— Моя сестра мертва… — пробормотала Валери, пытаясь сделать глоток.
— Я понимаю, дорогая. Выпей еще немножко.
Чайник был старым, он придавал напитку железный привкус.
Валери почувствовала, как тяжелеют ее сухие веки, и смежила их. Она думала о Люси и пыталась представить ее себе — светлый силуэт, дожидающийся впереди на темной тропе…
— Волк ее убил…
Но она не договорила, потому что навалился сон, подобный смерти.
12
Внутри горы вся та хмельная храбрость, что охватила мужчин в таверне, быстро сошла на нет, и они тревожно притихли.