Глава 17
На следующий день приехал представитель немецких наблюдателей за военными действиями в Испании. Весь такой фон-барон. С первого взгляда было видно его прибалтийское происхождение. Все прибалты чувствуют себя эдакими маленькими пупками земли. Они считают, что только они являются истинными носителями арийской расы, презирая настоящих ариев, к которым, в частности, относятся и русские, и другие славяне, включая пруссов.
– Здравствуйте, господин Казен, – поздоровался он со мной по-русски с тем акцентом, который присутствует у них в русском и в немецком языках, – я барон фон Крюгер из немецкой миссии в Испании. Я слушаю вас.
– Фон Казен, – поправил я его. Если уж ты дворянин, то дворянство своё неси с честью, не позволяй никому ронять его или унижать всяким гончарам, у которых профессия заложена в их родовой фамилии, – я хотел послужить фатерланду на полях сражений с коммунизмом.
– А почему бы вам сразу не поехать в Германию и поступить там на службу? – спросил барон.
– Господин барон, что бы вы сказали немцу, который всё трудное время пересидел во Франции, а потом приехал и сказал – вот он я, любите меня, давайте мне должность и положение, потому что я немец? Вы бы первый спросили меня – а какие у вас заслуги перед Германией? Никаких. Вот, идите и заслужите себе уважительное отношение со стороны остальных немцев, – ответил я Крюгеру.
– Резонно, – сказал барон, – вы пока будете находиться под стражей. Я вас попрошу сделать подробное жизнеописание, чтобы мы могли оценить вас и найти достойное применение вашим способностям и знаниям. И не забудьте описать тот подвиг, за который вы удостоены ордена Франца-Иосифа.
– Проверка началась, – подумал я, – мне не нужно придумывать липовую легенду, моя легенда моя жизнь. Меня никто не торопит. Пустое славословие я отброшу, напишу так, чтобы компетентным органам было легче отбирать факты, которые требуют проверки, которые легче всего будут проверены и интерес к моей персоне подтвердит, что полковник Миронов своё задание выполнил, а я приступил к выполнению своего постоянного задания.
Я писал почти два дня, отрываясь только для приёма пищи. Я был помещён не в тюремную камеру, а в чистенькую комнату и питание было вполне даже сносным. Если кого-то интересует, что я написал в своём пояснении к истории своей жизни, то я адресую вас к моей первой книге «Комиссарша», где моя жизнь до этого момента изложена достаточно подробно.
Целую неделю я жил взаперти. Каждый день ко мне приходил Крюгер для уточнения тех или иных деталей в моём жизнеописании.
На исходе первой недели моего заключения ко мне заглянул человек с внешностью бухгалтера, роста примерно 170 см, спортивная фигура, короткая стрижка «бокс с чубчиком», маленькие, глубоко посаженные глаза, нацеленные в глаза собеседника.
– Это вы Казен? – резко и коротко спросил он.
– Фон Казен, – поправил я его.
– Для меня просто Казен или никак, – коротко сказал он.
– Хорошо, я просто Казен, – согласился я.
– А я просто Мюллер, – сказал он, – не из мельников, а из мусорщиков. Так что вы можете делать?
– Я могу делать всё, что нужно для Рейха, – сказал я.
– А если вам прикажут мыть полы и чистить сапоги офицерам? – спросил он.
– Если нужно для Рейха, то грязной работы не бывает, – так же коротко ответил я.
– И интеллигентность не возмутится? – спросил Мюллер, сверля меня своими ледяными глазками.
– Управляемая интеллигентность не взорвётся, – ответил я.
– А по мне, так нужно всех интеллигентов запереть в шахту и эту шахту взорвать, – сказал Мюллер.
– Можно сделать и так, – согласился я, – а затем вырастить новую интеллигенцию.
– Ну-ну, – сказал Мюллер и вышел.
– Кто это? – спросил я у Крюгера.
– Как кто? – удивился он. – Это сам любимчик Гиммлера и Гейдриха, бригадефюрер Гестапо-Мюллер.
– Надо же? – так же искренне удивился я.
Моё удивление, естественно, донеслось до Мюллера и явилось, как мне кажется, одним из элементов моей искренности и надёжности в плане того, что я не человек, засланный вражескими разведками.
Если бы я готовился к внедрению, то уж я бы знал, кто такой Мюллер и о его манере разыгрывать этакого простачка, усыпляя бдительность собеседника, чтобы потом нанести разящий удар. И то, что он был заядлым шахматистом и не гнушался посидеть в дежурке, сыграть партейку с дежурным офицером. Его неуверенная вначале игра всегда сбивала с толку партнёра, заставляла его расслабиться, как с неопытным игроком, и тут же соперник получал неожиданный мат. Не будь Мюллер в гестапо, его могло бы ожидать неплохое шахматное будущее.
Глава 18
После визита Мюллера моё узилище превратилось в моё жилище. Охрана исчезла. Я оказался в общежитии немецкой миссии. Кто и чем там занимался, не известно и вообще рекомендовалось никуда не совать свой нос, что надо, то мне скажут. Похоже, что меня куда-то уже определили с испытательным сроком.
Местный портной из испанцев подогнал мне серый костюм. Рубашка и туфли были впору. Шёлковый темно-синий галстук и светло-коричневая мягкая фетровая шляпа сделали меня похожим на сотрудника любого дипломатического представительства, которые продвигались к Мадриду вслед за наступающими частями генерала Франко.
Сотрудники миссии с любопытством поглядывали на меня, но никто не проявлял инициативы вступить со мной в контакт. Как я понимал, мне тоже не следовало вступать в контакт с ними, чтобы не ставить себя и их в неловкое положение.
Мне определили место в кабинете Крюгера. Первое задание – обобщить сводки с фронтов и подготовить доклад с выводами. Я сидел в кабинете и чувствовал себя пешкой на шахматной доске Мюллера. Мне предоставили свободу и доступ к документам, чтобы я быстрее проявил себя как возможный сотрудник или как возможный агент вражеской разведки. Сводки были военными, с потерями сторон, состоянием материально-технического обеспечения и прочим военными цифрами.
Для военного такие цифры много говорят. Сделай я такие же выводы, как и военный человек, то сразу бы последовал вопрос, откуда у меня такие специальные военные познания? Тут наитием и интуицией не отделаешься. Следовательно, мне нужно найти политическую составляющую, предположить дальнейший ход развития событий и пути достижения конечного результата.
Военные успехи даются фалангистам нелегко и путём больших потерь как с одной стороны, так и с другой стороны. По моим математическим подсчётам, потребуется не мене двух лет упорной борьбы, чтобы одержать победу. Кроме того, республиканцев поддерживает мировое общественное движение. Я предложил то, что не сделало руководство Белого движения – сменить политические лозунги франкистов. Землю отдать крестьянам. Созыв Учредительного собрания. Всеобщие выборы в парламент. Национальное примирение. И ещё некоторые предложения по контрпропаганде. По поводу моего доклада ничего не сказали. Зато сказали, что я могу свободно передвигаться по городу, и что мне положены деньги за работу.
Мне в городе совершенно ничего не было нужно, это ещё один из вариантов моей проверки. Всё, что мне нужно, я купил в лавке при миссии.
Зато я с Крюгером стал присутствовать на допросах военнопленных интербригадовцев в качестве переводчика. Когда при мне здоровые фалангисты били пленных, не желавших отвечать на вопросы, я тут же представлял моего отца или полковника Борисова, которых так же на Лубянке бьют чекисты. Но совершенно другие чувства у меня вызвал допрос сбитого русского лётчика.
Молодой парень лет двадцати пяти держался на допросе с честью русского офицера. Ничего не поделаешь. Стал офицером, а честь к тебе сама прилипла и ничего ты с нею сделать не можешь. Правда, партия может помочь забыть о всякой чести для борьбы с идейными врагами. На все вопросы лётчик отвечал одно по-французски – Je n'ai pas compris la question – я не понял вопроса. Я переводил вопросы на все известные языки, но в ответ слышал только одно – не понимаю вопрос. Крюгер совсем раздухарился. Достал из кармана пистолет, начал махать им перед носом лётчика и кричать по-русски, что всех русских свиней нужно расстреливать без суда и следствия…
Лётчик схватил пистолет Крюгера за ствол и повернул в сторону его указательного пальца, находящегося в спусковой скобе. Я слышал хруст выламываемого пальца, дикий крик Крюгера, выстрел в Крюгера, выстрел в меня, в одного из охранников, бросившихся на русского. Я просто спасал свою жизнь, то прыгая в сторону, то пригибаясь от выстрела, но я успел схватить русского за руку, и подоспевший охранник помог мне его обезоружить. Пленного увели. Я подошёл к Крюгеру, прихрамывая от нестерпимой боли в спине и там, где спина переходит в другой орган.