— Почему?
— Потому что это касается моего второго приключения.
— Кстати, ты ведь мне еще не рассказал о том, что делал после того, как расстался с Лукасом Мендесом?
— Я только что хотел начать рассказ.
— Ну говори, я слушаю.
— Ночь уже наступила, мне предстоял длинный путь, но раньше нужно было найти брод в речке, чтобы перейти ее. Я долго шел пешком и очень устал. Так как я не рассчитывал встретить тебя раньше сегодняшнего утра, то мне нечего было торопиться. Найдя развесистое дерево, я решил расположиться на нем на ночь. Я не стал зажигать огонь, боясь обратить на себя внимание какого-нибудь бродяги, шатающегося по окрестностям. Ты знаешь, в пампасах мы зачастую спим на деревьях, это же дерево оказалось вполне удобным для меня. Я живо вскарабкался не него и расположился в густых ветвях, потом, порывшись в ягдташе, с удовольствием поужинал при лунном свете. Единственное, чего мне недоставало, это папироски, — точно предчувствие предостерегало меня от курения. Закусив, я привязал себя ремнем к толстой ветке, чтобы не упасть, приготовился ко сну, пожелал себе спокойной ночи и закрыл глаза.
Ночь была дивная; над пустыней царило торжественное молчание, луна ярко светила сквозь ветви деревьев, воздух благоухал. Я стал засыпать, и приятные грезы уже проносились передо мной. Вдруг я вздрогнул и открыл глаза: мне послышался точно отдаленный гром, который становился все отчетливее. Наконец шум сделался настолько ясным, что я понял: это было не что иное, как мчавшиеся во всю прыть лошади. Я был счастлив, что выбрал себе это местечко, откуда меня не могли видеть, а я мог свободно наблюдать за всем. Долго ждать мне не пришлось; вскоре показалось от десяти до двенадцати всадников. Вместо того, чтобы продолжать свою бешеную скачку, они вдруг остановились как раз там, где я раньше намеревался отдохнуть. Сойдя с лошадей, они привязали их, накормили, затем разожгли два костра и поужинали с большим аппетитом, разговаривая между собой, но не настолько громко, чтобы я мог расслышать, что они говорили. До меня только изредка доносились некоторые слова, которые, признаться, заставили меня призадуматься.
— Что это были за люди? Краснокожие или охотники?
— Ни те ни другие, это были ранчерос, одетые очень богато: четверо из них сияли, как солнце, столько на них было серебра и золота; но это еще что! Надо было видеть их лошадей.
— Что же в них было такого особенного?
— Ничего, если не считать того, что кожа их сбруи совершенно затмевалась золотыми украшениями.
— Но в таком случае эти господа не кто другие, как платеадос; они, конечно, принадлежат к тому опасному обществу, которое я решил уничтожить.
— Я сам сначала подозревал то же самое, теперь же начинаю думать, что ты не прав: из нескольких их слов, которые я услышал, я понял, что речь шла о ложном следе и о том, чтобы ввести в обман шпионов, спрятавшихся, чтобы выследить их.
— Теперь я больше не сомневаюсь, это были мои молодцы!
— Какие молодцы?
— Говори дальше! — сказал дон Торрибио, радостно потирая руки. — Что было потом? Ведь не просидел же ты на дереве всю ночь, как ворона?
— Нет. Отдохнув до восхода солнца, всадники наконец сели на лошадей и удалились скорой рысью.
— Хм! Что же ты сделал тогда?
— То же, что сделал бы ты на моем месте: отправился вслед за ними.
— Прекрасно!
— Но я не много выиграл от этого.
— Что так?
— Да как же, ты пойми, ведь я шел пешком, а они ехали верхом; к тому же они ехали галопом, так что…
— Так что ты потерял их из виду.
— Почти что.
— Промахнулся же ты!
— Не сердись, я сделал невозможное: мне удалось проследить направление, в котором они удалились.
— И это чего-нибудь да стоит!
— Очевидно, они старались оставить после себя ложный след, всячески его сбивая, чтобы невозможно было ничего разобрать.