И из этого ты делаешь вывод, что я являюсь врагом мутасаррыфа?
– Ты напал на орудия и захватил их!
– В этом я сознаюсь!
– И ты будешь отвечать за это в Мосуле!
– О!
– Да. Мутеселлим задержит тебя и отправит в Мосул. Тебя и всех, кто сейчас с тобой. Есть лишь один способ, как спасти тебя и их.
– Какой?
Он подал знак, и три офицера отошли в сторону.
– Ты эмир из Франкистана, ведь немси являются франками, – заговорил макредж. – Я знаю, что ты находишься под защитой их консулов, и поэтому мы не можем тебя убить. Но ты совершил преступление, за которое полагается смертная казнь. Мы должны тебя послать через Мосул в Стамбул, где тебя совершенно определенно подвергнут этому наказанию.
Он сделал паузу. Похоже, ему было нелегко подбирать для выражения своей мысли нужные слова.
– Дальше! – бросил я.
– Правда, ты все-таки был любимцем мутасаррыфа, да и мутеселлим тоже отнесся к тебе благосклонно, значит, им обоим не хотелось бы, чтобы тебя ожидала столь печальная участь.
– Да вспомнит им это Аллах в их смертный час!
– Так вот! Поэтому возможно, что мы откажемся от дальнейшего рассмотрения этого дела, если…
– Ну, если…
– Если ты нам скажешь, сколько стоит жизнь эмира из Германистана.
– Совсем ничего!
– Ничего? Ты шутишь!
– Я абсолютно серьезен. Она ничего не стоит.
– Как это?
– Аллах может потребовать к себе на небо в любую минуту и эмира.
– Ты прав, жизнь находится в руках Аллаха, но это «имущество» следует сохранять и оберегать.
– Ты плохой мусульманин, иначе ты знал бы, что дороги человека запечатлены в Книге.
– И тем не менее человек может отказаться от своей жизни, если он во всем слушается Книги. Ты хочешь это сделать?
– Ну, хорошо, макредж. Как высоко оцениваешь ты свою собственную жизнь?
– По меньшей мере в десять тысяч пиастров.
– Тогда моя жизнь в десять тысяч раз ценнее. Скажи, как так получилось, что турок так низко оценивается?
Он посмотрел на меня с удивлением.
– Ты так богат?
– Да, ведь у меня такая дорогая жизнь.
– Тогда я думаю, что здесь, в Амадии, ты оценишь свою жизнь в двадцать тысяч пиастров.
– Естественно.
– И также жизнь твоего хаджи Линдсея-бея.
– Да.
– И десять тысяч за третьего.
– Это не слишком много.
– А слуга?
– Он храбрый и верный человек, который стоит столько же, что и другие.
– Значит, ты считаешь, он стоит тоже десять тысяч?
– Да.
– Ты сосчитал всю сумму?
– Шестьдесят тысяч пиастров. Так?
– Так. У вас есть с собою столько денег?
– Мы очень богаты, эфенди.
– Когда вы заплатите?
– Никогда!
Было воистину весело наблюдать за лицами обоих турок. Затем макредж спросил:
– Как это так?
– Я имею в виду, что родом я из страны, где царит справедливость. У османов же нет никакого другого закона, кроме их кошелька, и поэтому они торгуют справедливостью. Я не могу заплатить за жизнь, если у меня ее отнимают незаслуженно.
– Тогда ты ее потеряешь.
– Не думаю. Я не торгую своей жизнью, но знаю, как ее защитить, и умею это делать.
– Эфенди, это бесполезно!
– Почему?
– Твоя вина доказана, ты сам ее признал.
– Это ложь. Я не признавал никакой вины, а лишь сказал, что отнял у вас орудия. Это поступок, за который не наказывают.
– Это твое мнение. Значит, ты отказываешься согласиться с нашим предложением милосердия?
– Мне не нужно милосердия.
– Тогда мы вынуждены заключить тебя в тюрьму.
– Попробуйте!
Комендант вмешался в разговор и обратился ко мне с укоризненными, но достаточно доброжелательными словами, однако я не отреагировал на них. Поэтому он хлопнул в ладоши и позвал троих офицеров.
– Уведите его! – приказал он им. – Я надеюсь, эфенди, что ты не откажешься последовать за ними. Снаружи достаточно людей, чтобы сломить любое сопротивление. Тебе будет хорошо во время заключения и…
– Молчи, мутеселлим! – прервал я его.