Рыба вокруг плота исчезла; вызванное ею волнение прекратилось, и плот тихо продвигался вперед.
Когда горизонт с востока окрасился пурпуром утренней зари, дон Хосе отправился в свое отделение каюты, чтобы взять там подзорную трубу, с помощью которой собирался делать наблюдения. Труба эта лежала в большой деревянной шкатулке, никогда не запиравшейся, вместе с запасным компасом, секстантом, хронометром и другими приборами.
— Что за странность? — пробормотал он, открывая шкатулку и протянув руку за трубой. — Не слыхать тиканья хронометра. Не мог же он остановиться сам собой? Я всегда аккуратно завожу его.
Дрожавшей рукой моряк дон Хосе схватил часы и приложил к уху. Они стояли. Он побледнел и испустил сквозь крепко сжатые зубы проклятие. Остановка хронометра лишала его возможности делать правильное измерение долготы и широты данной местности. Простояв некоторое время как в столбняке, дон Хосе положил хронометр обратно в шкатулку и вынул секстант. Но взглянув на этот инструмент, он в бешенстве топнул ногой и снова выругался: стекла секстанта были разбиты, и их осколки валялись на дне шкатулки.
— Это явное предательство! — прошептал он побледневшими губами. — Но кто мог это сделать? Почти всех своих людей я знаю по нескольку лет и не имею никакого основания подозревать кого-нибудь из них. И, во всяком случае, кому из экипажа могло прийти в голову портить инструменты, с помощью которых его капитан ориентируется в море?
Выскочив из каюты, дон Хосе одним взглядом окинул плот. Весь экипаж находился возле тела погибшего товарища. Один только Эмилио сидел на корме, нагнувшись над водой, словно собираясь ловить рыбу.
— Ретон! — крикнул капитан.
Боцман со всех ног бросился к своему командиру.
— Что прикажете, капитан? — спросил он.
— Попроси ко мне дона Педро — он, по всей вероятности, у себя, — и приходи вместе с ним.
— Но что с вами, капитан? У вас такой расстроенный вид.
— Сейчас узнаешь. Ступай!
— Слушаю, капитан. Сейчас.
И старик поспешно отправился за молодым человеком, между тем как дон Хосе, вернувшись в свою каюту, снова достал хронометр и посмотрел на стрелки, которые показывали без двадцати минут одиннадцать.
— Значит, это было сделано ночью, — пробормотал капитан, с силой сдавливая в сжатой руке хронометр.
V. Неразрешимая загадка
Лицо капитана было так искажено, что у дона Педро упало сердце, когда он взглянул на него.
— Боже мой! Что случилось, дон Хосе? — вскричал молодой человек. — Я никогда не видел вас таким.
— Погодите немного, дон Педро, — перебил его капитан. — Ретон, кто этой ночью стоял на часах до одиннадцати часов?
— Я, капитан.
— Да не один же ты? Кто еще был с тобой?
— Трое матросов и юнга.
— Ты где стоял?
— У руля.
— А остальные?
— По боковым сторонам плота.
— И Эмилио находился там?
— Нет, он один стоял на носу.
— Впрочем, дело не в этом мальчике. Не заметил ты, чтобы кто-нибудь из матросов подходил к моей каюте?
— Нет, капитан, при мне никто с места не сходил.
— Припомни хорошенько, Ретон. Дело нешуточное: между нами есть предатель.
— Предатель? Не может быть! А что касается вахтенных, то могу чем угодно поклясться, что из них никто не покидал своего места.
— А когда ты ушел от руля?
—Часов около одиннадцати, когда первый раз послышался свист дюгоня.
— Ну, а потом?
— Потом мы все бросились на носовую часть, в надежде овладеть добычей.
— Да?.. Гм… Ну, значит, в это время кто-нибудь и совершил это злодеяние.
— Позвольте узнать, капитан, о каком злодеянии вы говорите? — спросил недоумевавший старик.
— Кто-то испортил у меня хронометр и секстант, чтобы лишить возможности делать измерения, понимаешь?
Боцман и дон Педро в недоумении переглянулись. Наступило продолжительное молчание.