Устьянцев сидел в кабине неподвижно, выпрямившись от боли. Правая рука намертво вцепилась в ручку управления. Он сидел, прямой и напряженный, с закрытыми глазами, но все в нем уже чувствовало землю. Она нахлынула на него острыми утренними запахами, дыханием деревьев, влажной прохладой рек и озер, горьковатым дымом проснувшихся деревень. Он узнал и отличил эти запахи от множества других, окружавших его. Он слушал язык земли, снова увидел себя на рыбалке мальчиком. И снова пил тишину из бездонного небесного омута.
И кровь его медленно и незаметно выталкивалась из трех его ран и собиралась в струйки, и потом скатывалась в пробитые пулями отверстия под ногами, и красным мелким дождем падала на землю, и смешивалась с каплями росы.
Спокойствие земли поднималось к летчику, он открыл глаза и увидел свой аэродром, с которого взлетел утром.
А в небе продолжали разноситься позывные: "Сокол"! "Сокол"! Где вы? Отвечайте! "Сокол"! Приказ – возвращаться на аэродром. Возвращаться! Возвращаться!"
