У меня и самого в последние года четыре есть такой телефон, и я честно признаю, что он таки выполняет некоторые полезные функции – будит меня к автолавке или показывает время. Ну или вот интернет, например, в который я прямо сейчас пишу.
А ведь когда они появились, ушла целая жизнь: «мы ждали оба, я у аптеки, а я в кино искала вас» – оно ведь уже невозможно, потому что быстренько созвонятся и встретятся. А нахуя, спрашивается, им это нужно?
И часы теперь носят только президенты, олигархи и пижоны. И муж уже никогда внезапно не вернётся из командировки. И на вопрос «где ты была» ответ теперь «у меня телефон сел и деньги на нём кончились».
Или вот это, помните – когда поезд вот-вот должен отправиться, какой-нибудь юноша на перроне пишет снаружи что-то пальцем на стекле отъезжающей девушке, и она что-то пишет, и оба ничего не понимают, кто чего пишет, но лица у них такие счастливые и влюблённые.
А сейчас чего: «Ну, пока-пока. Ага, позвоню. И я тебя. Нет, пьяных мужиков нет, бабушка какая-то. И я тебя. Ага, сразу позвоню. Пока-пока».
И ничего там, оказывается, интересного на этих стёклах не писали.
Ритуалы
Когда мне случается попасть на Васильевский остров, я непременно иду в чебуречную на шестой линии. За те годы, которые я прожил в Петербурге, в ней не изменилось ровно ничего: всё та же недовольная тётушка за кассой, те же самые влажные чебуреки и те же самые посетители. Старожилы говорят, что в точности так же там было и пятьдесят лет назад и, может быть, даже двести.
Там я заказываю два чебурека, сто грамм синопской и стакан томатного сока.
Когда я уезжаю из города Петербург в деревню с Витебского вокзала, я обязательно покупаю два блина в блинном киоске и после этого захожу в рюмочную «за бетонным забором». Там, опять же, всё неизменно: крепко клюкнувшая продавщица за стойкой и роняющая стулья уборщица, которая притворяется, что будто бы протирает пол шваброй.
Там я заказываю бутерброд с сёмгой, сто грамм водки санкт-петербург, потому что синопской у них не бывает, и полстакана томатного сока.
Когда я приезжаю в город Невель, я первым делом иду на базарную площадь и покупаю там у узбеков самсу с картошкой и банку пива-балтика. И только потом иду уже по своим делам.
Говорят, что малым детям ритуалы помогают как-то систематизировать незнакомое пока ещё пространство. А вот мне, пожилому уже весьма человеку, который это пространство истоптал вдоль и поперёк, нахуя это нужно?
Нет ответа.
* * *…Ездил три часа по городу Петербургу и думал про то, что зачем-то в последнее время его совсем мало любил и забыл, что он прекрасный. А он очень прекрасный, особенно когда слякоть и мерзость, и с неба что-то брызжет, и у женщин его мраморных потрескались все груди и вообще он прямо на глазах у тебя разрушается и больше никто его не увидит. Потому что нехуй привыкать, что бывает красота. Надо чтобы всё сурово и неказисто – ватник, портянки, кирзовые сапоги. Цвет бывает только серый и хаки, когда только что со склада выдали, потом опять серый.
И не пиздеть.
Нищие
Вообще, надо сказать, что меня очень радует организация диспетчерской службы, распределяющей нищих по вагонам метро. Такого случая, чтобы в один вагон одновременно зашли две бригады нищих, я вообще не припомню, и даже чтобы на одной ветке по одному поезду ходили две бригады – такое случается редко и наверняка тогда диспетчер получает за это выговор.
Нищие подобраны со вкусом, тут тоже никаких претензий: горбатая бабушка, мальчик с гармошкой, афганский ветеран в коляске, чеченские ветераны на костылях с гитарой, пожилой олигофрен, несчастная мать с лишайным ребёнком.
Но вот тексты, тексты.
От фразы «люди добрые, извините, что к вам обращаемся» все пассажиры немедленно засыпают. Кто её придумал, эту фразу? Кто у них там вообще по литературной части? Простое обращение «дорогие друзья!!», произнесённое задорным голосом из пионерской зорьки, принесло бы огромные барыши. Или не принесло бы, но всё равно надо как-то экспериментировать что ли.
Рубль
Покупал жетоны в метро. Рядом с кассой мучалась женщина: Оййй – и я уехала, а она совсем уже плохая была… Ну почему я не осталась? Мужчина, не поможете рубль доехать? (мужику передо мной)
Мужик равнодушно уходит.
– Вот козёл! – говорит женщина вослед. – А вы, мужчина, рубль не поможете?
– Нет, – отвечаю я, – я, к сожалению, тоже козёл.
– Да нет, – говорит женщина, смотрит на меня внимательно, – вы не козёл, у вас денег просто нет.
Отворачивается, чешется.
И ведь действительно: нет. Дома в шкапчике лежат рублей пятьсот или даже семьсот, а с собой ну нихуя нет, только на метро.
А они откуда-то всё это знают.
Коммэрция
Когда-нибудь я наверное полюблю свой проспект просвещения.
Вот например выхожу из метро, за киоском притаилась бабушка. Ну, из тех, которым стыдно просить милостыню, поэтому они продают всякую хуйню. Эта продавала спички.
– Почём, – спрашиваю, – спички-то?
– По шестьдесят, на рубль две коробки. Молодой человек! Ну помогите же мне сделать Коммэрцию!
Озерки
Я туда собираюсь скоро уже два года, но всё время то уже поздно, то ещё рано, а то вдруг зима наступит и нехрен там делать.
Однажды я случайно доехал до станции Озерки на электричке, но это были не они. Вокруг платформы было чисто поле, на горизонте – панельный дом. Возле него гулял пьяный мужик с собакой. «Папаша, – спросил я, – как до Озерков добраться?» Мужик посмотрел на меня испуганно: «Зачем тебе Туда, говорит, всё равно ведь не дойдёшь».
И такая тоска у него в глазах – видно, что и сам не раз шёл он до этих озерков, через дождь, пургу, ползком, но всякий раз просыпался на крыльце своей девятиэтажки.
Сел я опять в электричку и уехал назад на станцию удельная от греха подальше.
У меня нет ни одного знакомого, который жил бы в Озерках.
Казалось бы, чего проще: сел в метро, проехал одну остановку, вышел. Не могу! На всех станциях выходил, а на Озерках – ни разу.
Я так думаю, что это местный филиал шамбалы и туда специально приглашают только по достижении огромной просветленности.
Ну и не выпускают потом никуда само собой. Нехуй шляться туда-сюда. Никто тебя сюда за шиворот не тащил.
13 рублей
Пересчитал все свои деньги из кармана: тринадцать рублей до получки.
Никто не верит, что дома у меня, где-нибудь в приглашении на казнь, не припрятана сотенка-другая на непредвиденные обстоятельства. А вот. А не припрятана. Очень это недальновидно.
На тринадцать рублей можно купить бутылку пива-бочкарёв или пачку сигарет-элементс. Вот этот выбор омерзителен. Если я куплю пиво-бочкарёв, я его выпью и подумаю: а вот бы сейчас покурить! И наоборот.
Поэтому я ничего вообще покупать не стану, буду ходить и думать: захочу – пива-бочкарёв куплю, захочу – сигарет-элементс, чего душа пожелает, того и куплю.
Вообще я как раз поэтому и люблю, когда у меня очень много денег: смотришь на пятилитровую бутылку блэк-лейбла и знаешь, что запросто можешь ее купить, но не покупаешь, потому что пить её минимум неделю, потом двое суток мучиться никчёмностью бытия, а жизнь коротка и Пушкин в мои годы уже умер. Хотя вот только что мужской голос за окном сказал: «А я другому отдана и буду век ему верна, блядь». Стало быть, не умер. Бессмертен, стало быть.
А вообще, в магазинах не нужно ничего покупать. Они в магазинах торгуют одним золотом троллей. Купишь прекрасное, принесёшь домой – а оно кислое, строчка кривая и показывает так себе. Такой дряни уже столько накопилось, что приходится ногой в мусорном ведре утрамбовывать, не выбрасывать же – деньги плочены.
Деньги нужно гладить утюгом, складывать в толстые стопочки и любоваться: вот захочу и Наморе поеду или пасеку себе куплю на Алтае, да много чего можно придумать.
Только вот не получаются стопочки никак. Дали вроде бы Кучу Денег, а залез в карман, пересчитал – опять тринадцать рублей. Куда делись? Ну ладно, помню карандаш купил в канцтоварах. Загадка какая-то.
Глубокая Коломна
В Петербурге есть несколько мест, где законсервировано время.
Например в Коломне навеки законсервировано городское захолустье. Там никогда не будет построено метро и элитное жильё. За Мариинским театром очень старательно разрушили целый квартал под осуществление бессмысленных мечтаний дирижёра Гергиева.
Построят или не построят – это ещё неизвестно, а вот то, что всё поломают, так это наверняка.
На улице Канонерской на стенах объявления: «Приём макулатуры и пустых бутылок в заброшенном доме за школой, крупногабаритный хлам не сваливать».
В замусоренном дворе в самой середине стоит пугающая своей немыслимой бесполезностью античная ротонда – когда-то наверняка стоял посреди неё деревянный стол, на котором некогда забивали козла.
Зато на месте разорившегося дорогого ресторана открылась рюмочная с водкой по восемнадцать рублей за сто грамм.